— Чего-то я здесь не понимаю, — сестра Анжела покачала головой. — Что мне неизвестно?

Я покачал головой. Не знал, как объяснить, что со мной происходит.

Взяв с кровати Полетт кожаное пальто с меховыми воротником и манжетами, Романович хрипло прошептал:

— Сестра, вы знаете, что мистер Томас потерял самого дорогого для него человека?

— Да, мистер Романович, знаю.

— В тот день мистер Томас спас много людей, но не смог спасти ее. Девушку с черными волосами и глазами и кожей такой же смуглой, как у этой девочки.

Такие параллели мог проводить только человек, который знал о моей потере гораздо больше, чем писали в прессе.

При этом глаза его оставались бесстрастными, на лице не отражались никакие эмоции.

— Ее звали Бронуэн Ллевеллин, но имя ей не нравилось. Она чувствовала, что «Бронуэн» звучит как «эльф». Она называла себя Сторми.

Он уже не просто удивлял меня. Превратился в человека-тайну.

— Кто вы?

— Она называла себя Сторми, как Флосси зовет себя Рождеством, — продолжал Романович. — Девочкой Сторми растлил ее приемный отец.

— Никто этого не знает, — запротестовал я.

— Знают немногие, мистер Томас. Лишь несколько социальных работников. Сторми не страдала ни физическими, ни умственными недостатками. Но вы сами видите, сестра Анжела, что мистер Томас видит во Флосси маленькую Сторми, и поэтому ему очень трудно подступиться к ней.

Очень трудно, да. Просто невозможно. Настолько трудно, что я даже не мог ничего сказать.

— Говорить с тем, кто потерян, через медиума, который напоминает ему потерю… это чересчур. Чересчур для любого. Он знает, что использование девочки в качестве канала для связи с потусторонним миром может травмировать ее, но говорит себе, что на эту травму можно пойти, если будут спасены жизни множества других детей. Однако он не может из-за того, как эта девочка выглядит и что с ней произошло. Она — невинная, какой была и Сторми, а он не будет использовать невинную.

— Сестра, — я заговорил, глядя на Рождество с ее книгами о собаках, — если я использую ее как мостик между мирами живых и мертвых… вдруг к ней вернется воспоминание о смерти, которую она забыла? Вдруг, когда я закончу разговор с ней, она останется стоять одной ногой в этом мире, а второй — в последующем, не сможет стать единым целым, не сможет обрести здесь покой? Ее однажды уже использовали, словно она — какая-то вещь, использовали и выбросили. Ее нельзя использовать снова, чем бы это ни оправдывалось. Никогда.

Из внутреннего кармана пальто, которое висело у него на руке, Романович достал длинный, вертикально складывающийся бумажник, а из него — ламинированную карточку, но протянул ее мне не сразу.

— Мистер Томас, если бы вы прочитали двадцатистраничный отчет обо мне, подготовленный опытным аналитиком разведывательного ведомства, вы бы узнали все, что стоило обо мне знать, а также много такого, что не заинтересовало даже мою мать, хотя она души во мне не чаяла.

— Ваша мать — наемный убийца.