Пожалуй, точнее будет сказать, что началось все в понедельник, когда в город вернулись давние закадычные друзья этого самого высочества (не те конечно, которых укокошили, другие, но тоже близкие – уж чего-чего, а друзей у него было как блох у собаки), и на радостях от долгожданной встречи они отправились в город кутить – разумеется, в незаметном сопровождении полроты гвардейцев, которые таскались за принцем с тех пор, как его чуть не порешили в таверне. Веселая Лили была известная в городе особа, которая содержала три прекрасных заведения, находившиеся в одном бывшем особняке какого-то альда: кабак, игорный дом и бордель.

Ирена тут же побежала рассказать все хозяйке. Во-первых, для того, чтобы, как только блудный полюбовничек воротится, то она бы уже была построже и взяла бы с него клятву на будущее нигде не шляться и пить дома. Во-вторых, на подобный проступок, конечно, следовало обидеться и не прощать без стоящего подарка. Стоящим, по мнению Ирены, было, ожерелье, тиара или хотя бы увесистый браслет. Потому как какие-то жалкие безделушке с мелкими камушками (ну пусть даже и крупными), которые он дарил хозяйке, были совершенно не достойны королевской особы. Правда, он устроил их переезд в новые красивые и просторные апартаменты. Это, безусловно, было похвально, но никоим образом не освобождало его от тиары.

Хозяйка совершенно не оценила рвение Ирены, и не выказав ни малейшей благодарности, приказала ей заняться делом и не сметь больше пересказывать ей все эти лакейские пересуды. Ирена обиделась, потому что это были никакие не пересуды, а самая чистейшая правда, и это бы понял каждый, кто хоть немного знал принца, и разумеется, хозяйка тоже это поняла, потому и взбеленилась, и ушла смотреть очередную нудную пьесу, которую каждую неделю показывали в саду, злая как оса.

Ирена послала ее к адским тварям – мысленно, конечно, – и пошла к помощнику повара, который, хоть и не обладал мужественностью Давора, но зато кормил ее блюдами с королевского стола. Блюда, разумеется, надо было запивать, не давиться же ими всухомятку. Легли они под утро, и, хотя выпили они немного, бутылок шесть, проснулась Ирена уже далеко за полдень с головной болью. Не успела она прийти в себя, как прибежала запыхавшаяся Жюстина, горничная альды Лаваги, и выкатив и так круглые, как плошки, глаза рассказала, что дворец гудит, точно улей, потому как хозяйка ее провела полночи у короля в спальне, а наутро он пожаловал ей альдерат Ладино и все земли, которые он забрал когда-то у ее тетки.

Ирена, забыв на радостях про головную боль, побежала к хозяйке, поздравить ее с такой радостью. Та, однако же, нисколько не была радостной, а наоборот, стала еще злее, чем накануне. Она чуть не с порога начала кричать: мол где Ирену опять носило весь вечер и все утро, почему она должна сама причесываться и одеваться, любая другая дама уже давно выкинула бы ее на улицу, сколько это безобразие будет продолжаться и зачем она вообще ей платит, у всех дам горничные как горничные, а Ирена сплошной позор, уж сколько она потратила сил, чтобы сделать из нее приличного человека, а она постоянно пьет, путается с гвардейцами, ругается и дерется с дворцовой прислугой, сквернословит и грубит господам, подслушивает, подглядывает и сплетничает, и все на нее жалуются, и ей приходится краснеть перед дворцовым жрецом и перед командором Рохасом тоже, и вообще она уже стала притчей во языцех и почему золотое платье опять не готово.

Это сейчас, когда Ирена вспоминала хозяйкину речь, она звучала у нее в голове на человеческом брельском языке, а хозяйка на самом деле говорила на рамальском (она переходила на него, когда очень волновалась) который на самом деле исковерканный брельский.

«Доколи ти буде пити и петлятися со стражами, яко шлюхидла распоследня?» так на самом деле вопила хозяйка.

Все это было очень забавно, но Ирене вскоре стало не до смеха: в нее полетели подушки, стаканы, подсвечники и все, что попадалось хозяйке под руку. Ирена метнулась к двери, молясь, чтобы под руку ей не попался нож, но видимо, грехи ее переполнили чашу терпения Создателя и ее пророков, и молитва ее не была услышана: нож, пролетев дюймом выше ее головы, с оглушительным треском воткнулся в дверь.

Ирена распахнула ее и нос к носу столкнулась с упомянутым командором Рохасом, у которого, судя по лицу, день тоже не задался. Командор продолжал стоять столбом, заполняя собой почти весь дверной проем, и сообразив, что выпускать ее он не собирается, Ирена бросилась назад, к себе в комнату, захлопнула дверь и по привычке приникнув к замочной скважине. Хозяйка тут же просветлела лицом, словно и не кидалась на безвинную служанку минуту назад, как разъяренное велианское чудище, и прямо-таки звенящим от счастья голосом заявила, как она рада видеть господина командора. Тот задумчиво оглядел торчащий в двери нож и осколки посуды и передал ей письмо – приглашение от короля на охоту, сказал он.

Хозяйка взяла было приглашение, но тут же замерла и уставилась куда-то в одну точку. Оказалось, на шлем, который командор держал в руке.

– Какой замечательный шлем, – пропела она сладким голосом, – могу я взглянуть на него?

Меченый протянул ей шлем, видимо тоже удивившись, что она нашла в нем замечательного – шлем, как шлем, правда, старый. Хозяйка же смотрела на обычную железяку так, словно это был единственный в своем роде шлем самого великого Теля Завоевателя, который севарды продают на каждом базаре по три сотни золотых. Она довольно долго таращилась на шлем и вертела его в руках, потом уставилась на Меченого. Тот заметно ошалел, что называется, поплыл и шагнул ей навстречу.

Вот ведь лицемерка, возмутилась Ирена, сама строит куры командору и вообще всем подряд, просто так, про запас, а ее попрекает гвардейцами, ханжа проклятая. Вот тут кто шлюхидла! Из вредности она с громким звоном уронила на пол ключи. Хозяйка тут же сунула ему обратно в руки шлем и сказала обычным тоном, что спасибо мол, что зашли и его величеству передайте мои благодарности.

Остаток дня прошел относительно мирно. Хозяйка больше не швырялась ножиками, а сидела и читала книжку, Хроники рода Эртега – огроменный том, а Ирена отправилась в город за тесьмой и нитками, чтобы, наконец, дошить это треклятое золотое платье, от греха подальше, а на обратном пути зашла поболтать к знакомому трактирщику, от которого узнала, что Пако и всю банду повесили еще полгода назад. Сначала она не поверила, но трактирщик уверял ее, что кривой Алан поклялся оставшимся глазом, что сам видел, как парней вздернули – высоко и быстро. «Собаке – собачья смерть», буркнула Ирена и отправилась назад в Торен.

Неподалеку от их новых апартаментов она увидела принца, который, видать, только недавно пробудился после двухдневной попойки, но, судя по всему, еще не протрезвел, и теперь нетвердым шагом прогуливался по коридорчику. Рядом маялась охрана с такими же опухшими зеленоватыми лицами. Ирена решила, что намечается интересная сцена, и прошмыгнув в апартаменты, залезла в шкаф в гостиной. Ждать пришлось недолго: минут через десять открылась дверь, и зашла хозяйка в сопровождении принца. Тот буквально повалился на стул и потребовал вина – того, которое он принес неделю назад и забыл про него. Хозяйка полезла в комод и заявила, что штопора нет, скорее всего, его утащила ее несносная горничная (тут Ирена едва не поперхнулась от возмущения, потому что более наглой клеветы ей в жизни не приходилось слышать) и вообще, ему сейчас лучше выпить особого отвару, она специально приготовила, как знала, что понадобится, хотя сама удивляется, откуда она могла знать, ведь его королевское высочество никогда не был замечен в неумеренном питие. Слова эти были произнесены почти обычным ее веселым и ласковым тоном (с одной лишь разницей, что тон был чересчур весёлым и ласковым, что, как правило, сулило собеседнику скорую расправу), без тени упрека, однако принца, чье мрачное, или лучше сказать, гробовое выражение лица было прекрасно заметно даже из шкафа, подобная кротость нисколько не смягчила. Выпив предложенный отвар, он принялся скандалить.

Скандалил наследник престола как и все простые смертные, только тихо (по причине похмелья): сначала язвительно поздравил хозяйку с получением земель и титулов и поинтересовался, за какие такие заслуги она все это получила, и что она делала накануне в королевских покоях, потом высказал, что мол, не думал он, не гадал, что она свяжется с его отцом, и весь дворец уже об этом говорит, и что он выглядит как идиот, и что он думал, что она не такая, а она оказалась такая, он ее полюбил, а она предала его и посмеялась над ним, ну и все в таком духе. Хозяйка слушала молча, и когда он устал, совершенно невозмутимо ответила, что мол, все это глупости и сплетни, с его величеством они беседовали в его кабинете и не дольше получаса, о его женитьбе на принцессе Эворе и будущем королевства, а почему король вернул ей поместье ее семьи, она не знает, может быть, сменил гнев на милость, а может, пожалел ее несчастную, ведь скоро ей предстоит расставание с любимым.

Принц понемногу успокоился было, и даже стал ее заверять, что ни о какой женитьбе речи не идет, но тут заметил злосчастное приглашение, взбесился и начал все по новой, на этот раз довольно громко – видать, отвар уже подействовал. Хозяйка опять молчала, горестно качая головой и вздыхая, потом грустно сказала, что ей неприятно говорить подобные вещи, и возможно, она ошибается, но все-таки ей кажется, что батюшка его против их любви, и он хочет их разлучить. Принц задумался и даже начал светлеть лицом, но влюбленным не суждено было примириться: нежданно-негаданно притащился лакей королевского бастарда и объявил, что хозяин приглашает ее присоединиться к нему в библиотеке, где он хочет показать ей редкие книги. Принц окончательно взбеленился и завопил дурным голосом, что она лгунья и лицемерка, и что похоже, ей все равно, с кем из королевской семьи крутить шашни.

Тут терпение хозяйкино лопнуло, она хлопнула о стол томом Хроник Эртега и объявила, что раз так, то она его больше не удерживает подле себя, потому как негоже представителю королевской семьи знаться с распутными девками. После чего ушла в комнату и закрылась на засов. Принц, видно, заподозрил неладное, застыл столбом, потом немного подолбился в дверь и попинал стулья, но это занятие быстро его утомило, поэтому он вскоре тоже ушел.