Нас никто не встречал. Следуя за Блейдом, я снял с себя комбинезон, очки, маску, шапку – оставил лишь шарф. По сравнению с лютым холодом снаружи в шлюзе было жарко, хотя температура достигала не более плюс восемнадцати.
– Вот это надевайте, – распорядился Блейд, открыв шкаф в шлюзовой и снимая с плечиков пуховую безрукавку. – Скоро станет прохладнее.
Мы прошли внутрь помещения. Коридор завершился небольшим полукруглым залом, в котором был оборудован большой экран (он занимал буквально всю стену) и несколько рабочих мест с компьютерами.
В комнате было три человека, но встал только один, прочие остались на своих местах, лишь мельком глянув в нашу сторону.
– Приветствую, Давид! – сказал поднявшийся.
– Сидите-сидите! – воздев ладони, проговорил мой спутник. – Времени на рукопожатия и прочие реверансы не тратим… Изменений никаких нет?
– Никаких!
– Тогда мы с коллегой к артефакту.
Поприветствовавший Блейда незнакомец кивнул и вернулся на свое рабочее место. Меня поразила будничность происходящего, словно в третьеразрядный офис явился сантехник инспектировать отхожее место. А вот лабиринт коридоров, начинавшийся в глубине зала, оказался очень странным. Он уходил под большим углом наклона куда-то вниз, постоянно разветвлялся и закручивался. К концу пути я уже слабо представлял, где мы находимся, и был уверен, что самостоятельно мне обратно не выбраться. Наконец мы с Блейдом очутились на платформе грузового подъемника, нависающего над вертикальной шахтой, из которой дул холодный ветер.
– Соберитесь, Майкл! – сказал Блейд, голос которого вдруг стал жестким. – Вы сейчас увидите то, что кроме вас видели единицы. И запомните, бояться нечего.
Он замкнул рубильник в щите управления, и платформа стремительно заскользила вниз. Спуск показался мне утомительно долгим. Когда платформа остановилась, мы очутились в еще одном сводчатом коридоре, из которого попали в полусферическое помещение. Его диаметр был не меньше двухсот метров. Свод поблескивал в свете прожекторов, видимо, он был выдолблен в толще вечной мерзлоты и полностью состоял изо льда. На ледяном же полу были смонтированы дорожки из металлической сетки. Слева от входа светился дисплей, на него выводились какие-то данные. Из них я лишь понял, что в помещении было –3 °C и влажность составляла 75 %. Снабженные поручнями сетчатые дорожки сходились к центру зала, заканчиваясь округлыми площадками. На каждой из них были закреплены флажки, сначала зеленые, потом желтые, затем красные. Чем дальше в глубь зала уходили дорожки, тем хуже они выглядели, словно постепенно истлевали. Но самое интересное обнаружилось в центре зала. Ровно посредине между полом и потолком висела странная конструкция, напоминающая огромного черного морского ежа десяти-пятнадцати метров в поперечнике.
Контракт
(2020)
Мы вошли в желтую зону. Отсюда стало ясно, что «еж» сплетен из миллиона тончайших игл. Эти иглы, казалось, состояли из чернильной тьмы и были собраны в разнонаправленные несимметричные пучки и слабо пульсировали. Если присмотреться, артефакт плавно вращался против часовой стрелки, периодически прерываясь, подрагивая и проворачиваясь в обратном порядке, словно пропуская кадры на пленке, но после вновь возвращаясь к привычному ритму. В воздухе чувствовался запах озона.
– Что это? – спросил я.
– Мы этого не знаем, – откликнулся Блейд. – Вероятнее всего, еще один артефакт Праотцев. Сегодняшние наши возможности не позволяют ни изучить его, ни понять его назначение. Теория такая, что только оцифрованный разум сможет что-то сделать с этой штукой и таким образом подаст сигнал Древним о том, что наша миссия выполнена. Или же кто-то из людей сможет наладить с ним контакт.
– Зачем эти разграничения на полу?
– В желтой зоне, где мы сейчас находимся, лишь повышена напряженность магнитного поля. Тут может начаться мигрень или случится приступ паники. Красная зона крайне опасна для людей, органике там можно находиться не больше минуты, обычно там мы оперируем роботами, но и они долго не функционируют. В этом радиусе начинает иначе течь время, происходит очень быстрое старение всего и вся. Обратите внимание на стальную сетку – она вся покрыта ржавчиной, срок службы такой конструкции – месяца два, не больше. Эти дорожки монтировали недели три назад. Впрочем, на этот случай у нас есть механизированная система. За красной зоной… впрочем, смотрите… – Блейд вынул из кармана пластиковый цилиндр, приблизился к краю желтой зоны, бросил его и вернулся. Цилиндр оказался шариковой ручкой, которая попросту рассыпалась в воздухе. Запах озона усилился. – Абсолютное защитное поле. Непробиваемое ничем. Поверьте, мы все перепробовали – внутри последнего круга старение достигает сотен тысяч лет в секунду, причем скорость кратно увеличивается с каждым сантиметром углубления. Остается только параметры считывать, но они не меняются.
– Давид, я, конечно, потрясен, – сказал я, – но, честно говоря, мне уже столько всего пришлось повидать – особенно в 1971 году, – что я научился ко всему относиться скептически… Главный вопрос, я‐то вам зачем? Вы говорили, что у вас дела в Антарктиде, а по факту что получается? Прилетели сюда, чтобы устроить мне экскурсию… Не много ли чести для столь невзрачного субъекта, каким является Майкл Холмогоров?
– Хотите прямой ответ? – спросил Блейд. – Да, не было никакой причины мне сюда прилетать, дела меня ждут в Окленде. Впрочем, мы там скоро будем, крюк не такой уж и большой. А зачем «Золотому щиту» именно вы, я не знаю. Мало того, я даже не знаю, почему мне было рекомендовано сопроводить вас, обычно этим занимаются руководители локальных подразделений.