Маленький, но увесистый ящичек переносной радиолы был потрёпан временем: на деревянном корпусе пролегли глубокие борозды царапин, грубая сетчатая ткань, закрывающая динамики, кое-где прохудилась, а клавиши, походившие на ровный ряд щербатых зубов, запали. Койкан Лаврак аккуратно поставил его на стол возле телефонного аппарата, со скрипом откинул верхнюю крышку и оглядел проигрыватель грамзаписи.
Радиола осталась такой же, какой была, только её владелец сильно изменился за многие годы. Чёрный Удильщик потёр озябшие руки: огонь в камине угасал, и богато убранная гостиная постепенно погружалась в полумрак. На подлокотнике массивного кожаного кресла лежал конверт виниловой пластинки, и мужчина долго смотрел на него, не отваживаясь взять в руки. На мгновение прикрыл глаза, вздохнул и, подхватив лёгкую квадратную обложку, прочитал текст, написанный на ней от руки: «Койкану от Сибаса. Ошибки ждут, когда их исправят: такова их противоречивая натура. С днём рождения, брат!» Удильщик качнул головой, поджал тонкие губы, вынул из конверта виниловый диск и ловким движением установил его на платтер[1]. Затем поставил тонарм на начало пластинки и нажал на рычажок. Прорываясь сквозь негромкое шипение, раздались первые ноты грустной тягучей мелодии. Лаврак не спеша опустился в кресло и, откинувшись на мягкую спинку, утонул в нём. Бархатный женский голос вкрадчиво запел куплет дорогой сердцу песни:
По полу скользнул жёлтый луч, и Чёрный Удильщик посмотрел в окно: в небесной вышине, пробиваясь сквозь густую толщу дождевых облаков, засияло возродившееся карликовое солнце. Мужчина зажмурился, отказываясь признавать неотвратимый ход времени. Жестокий, безжалостный, вечно торопливый, он не умел ждать и не терпел пренебрежения.
В дверь несколько раз постучали, но Койкан даже не пошевелился. Меньше всего на свете ему хотелось видеть глупые лица подчиненных и любопытные взгляды непрошеных гостей. Стук повторился, стал более настойчивым. Затем послышалась ругань. Провидец узнал глухой голос Ската: тот отчаянно спорил и перед кем-то оправдывался:
— Извините, я не могу вас впустить! Господин сегодня никого не принимает!