Через несколько дней зашедшая вдруг вечером Марго застала меня в душе. Едва прикрывшись полотенцем, я открыла ей дверь и вновь нырнула под струю воды, расслабляя уставшее за день тело. Подруга вошла в ванную, присела на табуретку и расплакалась. Я выглянула из-за шторки:

– Что с тобой?

Марго рыдала, закрыв лицо ладонями, и, казалось, не слышала моего вопроса.

– Марго! – Я чуть повысила голос, и она встрепенулась:

– Прости… я что-то совсем…

Марго тяжело встала, добрела до раковины и, пустив воду, уставилась в большое зеркало.

– Господи, ну и рожа…

– Прекрати, что за выражения?

– А что? Рожа и есть – мать была права.

Что-то подсказывало мне, что этот разговор неспроста. Дело явно в Джефе. Марго крайне редко высказывалась вслух на тему своей внешности, а уж тем более – цитировала слова своей матери.

– Он что – снова уехал?

Марго оперлась о раковину и, неотрывно глядя в зеркало, медленно кивнула. Все ясно – Джеф уехал, не объяснив ничего, а из шкафа в коридоре пропал узкий серый саквояжик. Марго рассказывала мне как-то давно, когда сама впервые обнаружила его небрежно задвинутым в прихожей за дверью уставшим и измученным перелетом Джефом. Разумеется, мы не стали испытывать судьбу и открывать саквояж, ибо Марго когда-то давно уже открыла тайник, принадлежавший Алексу. Не то чтобы я хотела повторить жизненный путь Марго… вовсе нет.

– Ну, Марго… Уехал – приедет, не впервой же, – успокаивающе произнесла я, чтобы не молчать, и попала мимо – подруга резко повернулась в мою сторону и рявкнула – у меня затряслись коленки:

– Да?! А ничего, если его убьют где-нибудь?! И пришлют мне посылкой по кускам?! Ты тоже будешь говорить – мол, пустяки, бывает?!

Я опешила – прежде Марго никогда не позволяла себе разговаривать таким тоном. Стянув с крючка халат, я завернулась в него и выбралась из ванны, сунула ноги в тапочки и побрела в кухню, оставив распаленную собственным криком подругу остывать. Налив кофе, я с ногами забралась в любимый угол и закурила.

Марго плакала. Снова плакала в ванной, разрывая мне сердце. А я не могла помочь сейчас, сиюминутно, даже нужных слов найти не могла. Я оказалась слаба и беспомощна – наверное, этим я ее разочаровала. Что ж…

Почему так – любишь человека настолько, что перехватывает дыхание, а в тот момент, когда требуется нечто реальное, – ты бессильна? Я понимаю умом – сейчас просто не время, не то время, у меня самой слишком много проблем… Я разрываю себя на куски, и от этого еще хуже. Но когда разрывается она – я умираю. Умираю – потому что не могу помочь, а слышать, как она плачет, – больно… Лучше бы я, лучше бы мне…

Марго не умела долго злиться, а сейчас была вдобавок и неправа, поэтому через пару минут явилась, протиснулась между столом и стеной и обняла меня:

– Мэрик… прости, ладно? Я что-то совсем уже… Но Джеф… я так переживаю, ты не можешь себе даже представить. Когда нет возможности позвонить, написать, поговорить… когда не знаешь, все ли с ним в порядке, здоров ли, жив ли… – она снова заплакала, роняя слезы мне на лицо.

Я стряхнула пепел с сигареты, отложила мешавший мне мундштук и обняла Марго, поглаживая по вздрагивающим плечам.