– То есть когда меня выперли из бойцов? Да черт его знает. Дураком был. Насрать – не нарисовать, по наклонной катиться куда проще, чем поднапрячься и что-то сделать. А потом эта паршивка Инза навесила маячок, я и застрял в Трущобах.

Питер невольно отвел глаза – мигом вспомнилось, как они бросили скованного стазисом Тайрона на окраине Трущоб, а он смотрел на них, точно дикое животное, готовое вцепиться в горло, дай ему только волю. Питер поспешно сменил тему:

– Кстати, насчет нарисовать. Я видел вчера твои картины, они потрясающие! Где ты учился морфо-творчеству?

Тайрон помедлил с ответом, и когда Питер поднял на него взгляд, то захотел протереть глаза. Солнце давно поднялось выше облаков, его лучи пронизывали кабину флаера последним в этом году теплом и высвечивали каждую деталь.

Сег уставился на Питера широко распахнутыми глазами, благоговейно вздохнул, да так и замер, словно забыл, как надо дышать. Его грубые черты удивительным образом смягчились. Зардевшись, точно девчонка-подросток, впервые увидевшая живого эр-лана, он явно ждал новых упоительных слов.

Питер откашлялся. Он вдруг понял что, возможно, стал первым человеком, хоть как-то оценившим работы Тайрона, и поспешно произнес:

– Я ничего не смыслю в искусстве, но мне и правда понравилось.

«Особенно то, как ты нарисовал Фэлри», – он проглотил эти слова, буквально обжигавшие рот, понимая, что ступает по тонкому льду.

Тайрон быстро взял себя в руки.

– Сам выучился, – спокойно произнес он, – рисую с детства, начинал красками, а морфо-основы мне лет пять назад Инза подогнала.

«Значит, пять лет назад ты еще думал о Фэлри».

Мысль появилась сама собой, и Питера не порадовала. Он принял решение, которое сделало его целиком и полностью зависимым от Тайрона, и не собирался поворачивать назад. К хорошему или к дурному, сейчас они напарники, а напарнику надо доверять.

И все же он слишком хорошо знал, какие чувства может вызвать золотоволосый эр-лан в человеческом сердце. Это совершенное, нежное лицо, глаза, как бездонные омуты, подернутые тонким узорчатым льдом, хрупкие, но сильные запястья, изящные пальцы…

Возможно ли, раз полюбив Фэлри, забыть его? У самого Питера не получилось, и он никак не мог поверить Тайрону до конца, сколько бы тот ни уверял его, что дело прошлое. А картина лишь сильнее возбудила его подозрения.

Но спросить про нее прямо он все же стеснялся и, отрывая рот, лихорадочно придумывал вопрос понейтральнее…

Страшный удар в днище флаера едва не вышиб из него дух. Зубы стукнули, к счастью, не задев язык, а то Питер еще долго, наверное, не смог бы ничего ни у кого спросить. Флаер нырнул носом и покатился вниз по наклонной, точно сани с ледяной горы.

Тайрон коротко выругался и замолк, видимо, пытаясь мысленно восстановить контроль над машиной. Но флаер неуклонно снижался, под днищем уже замелькали верхушки деревьев бесконечного леса с блестяще-голубыми окнами озер. Лес словно смотрел на них в удивлении огромными голубыми глазами, обрамленными густыми зарослями ресниц-камышей, но Питеру было не до красот.

Вцепившись обеими руками в край кресла, он ждал сокрушительного удара о землю и неминуемой смерти. Все произошло так быстро, что он даже не успел испугаться и лишь подумал о Фэлри с нежностью и отчаянием.

Как он перенесет смерть своего Дара Небес?

Зажмурившись, он все ждал и ждал удара, но его не было. Вместо этого флаер вдруг затормозил, да так резко, словно с размаху налетел на упругую стену, которая приняла его и отшвырнула назад. Питер кубарем полетел по салону, даже Тайрон не смог удержаться на месте. К счастью, он не рухнул на Питера, в противном случае тот погиб бы куда вернее, чем при крушении.