— Я сразу понял, что вы убили Терезу. Теперь у меня есть мотив. Эзра доверилась библиотекарше, этому спасательному кругу подростков Карсон Миллса, попавших в беду, и от избытка горечи Тереза не смогла удержаться и поспешила связаться с вами и сообщить, что ей все известно и что она собирается вас разоблачить.
Магнат покачал головой, отрицая очевидное:
— Старая стерва! Из-за нее все случилось…
— О, нет, Кормак, из-за вас. Это вы уничтожили собственную дочь. Как вы могли?
Все обстоятельства трагедии отпечатались в памяти шерифа, и теперь он точно знал, что произошло. Ночью Элейн в доме не было, она находилась у сестры в Талсе, Кормак весь вечер играл в покер с друзьями. Он выпил, в игре ему не повезло, и он вернулся раньше, чем предполагал. Отправился ли он к дочери, чтобы поцеловать ее на ночь, или же застал ее еще бодрствующую? Как бы там ни было, он перешел границу, потерял человеческий облик, перешагнул моральный, религиозный и гражданский барьер, поддавшись примитивному влечению. Внезапно Джарвис понял, что нащупал нечто непреложное. Зло гнездилось где-то между животным инстинктом и сексуальностью. Электрическое, быстродействующее, скрытое в глубинах человеческого сознания, Зло, подобно хтонической волне, вырывалось во время землетрясений, случавшихся в жизни личности. Зло представляло собой импульс. И каждый из нас мог его ощутить, но реализовывался он главным образом у личностей своенравных, не обладавших стабильной внутренней организацией, у созданий, обретавшихся в сейсмических разломах, более или менее значительных. Кормак Монро принадлежал к таким созданиям, он находился неподалеку от эпицентра и ощущал каждое колебание почвы.
Эпицентром Зла был Йон Петерсен. Квинтэссенцией этих пульсаций, иногда расшатывавших нравственность даже целого города, всего общества.
Но неужели брызги ядовитой ауры Петерсена попали на Кормака? Нет, маловероятно. Слишком легкое оправдание. Каждый сам по себе. Кормак Монро всего лишь получил «шанс» совершить непоправимый проступок в то же самое время, когда Йон Петерсен насиловал Луизу Мэки, и оба преступника столкнулись друг с другом. Занимаясь поисками только одного автора, Джарвис все смешал.
— Я могу сделать из вас влиятельного человека, — произнес Кормак после долгого молчания.
Его черные с проседью пряди, блестящие от помады для волос, ниспадали по обе стороны лица, напоминая червей и словно свидетельствуя о том, что в нем все давно прогнило. Чувствуя, как ситуация ускользает из-под его контроля и не в силах с этим согласиться, он яростно тряс головой.
— Если у вас имеются политические амбиции, — повторил он, — я могу обещать вам пост мэра. У меня есть свои люди в Вичите, вы можете занять важную должность в тамошней полиции. Будете приносить пользу, вы же чертовски умный полицейский.
Джарвис повернул голову в сторону высоких окон и стал пристально разглядывать цветущий сад, белые колокольчики на каком-то дереве, красные трубкообразные цветы кустарника и лазурное небо над этим маленьким уголком рая, который этот человек только что потерял. И глубоко вздохнул.
— Кормак, если хорошенько подумать, вы правы: конец полицейских историй всегда приносит разочарование.
35
Джарвис всегда действовал интуитивно. Слушал только свое нутро, свои глубинные убеждения. Помимо требований закона, правосудие должно было отвечать настроениям общества, особенно в таких уголках, как Карсон Миллс, и особенно когда вопрос настолько важен, что его решение нельзя доверить только книгам, без разъяснений.
Хотела ли Эзра Монро, чтобы весь город знал, что ее изнасиловал собственный отец? Разумеется, нет, даже годы спустя она отказывалась об этом рассказывать, разве что своей единственной подруге, мисс Пигги. Ее фраза, произнесенная в приступе гнева: «О да, они прочно сидели у нее в печенках!» с горьким привкусом звучала теперь в голове шерифа, который не сумел ни увидеть, ни услышать. Эзра искала решения за пределами собственной семьи, она доверилась Терезе Тернпайк. Теперь ни одной, ни другой уже нет на свете, осталось только внутреннее убеждение шерифа в том, каким должно быть правосудие, а особенно истина. Разве истина существует только тогда, когда ее обнародуют среди бела дня? А разве всеобщая истина не является крупным мошенничеством, зиждущимся на крупицах правды, которые каждый благоразумно сохраняет для себя?
Эзра покинула свой комфортабельный дом из-за отца, а еще потому, что ее мать ничего не понимала. Эзра не могла ей сказать, что на самом деле произошло, разрушить ее мир, и все же она надеялась, что та, кто дала ей жизнь, догадается, разглядит ужасную истину. Но Элейн, не способная на яркие проявления чувств, снискавшая репутацию суровой моралистки, не могла разглядеть то, что уничтожило бы ее. За это Эзра ее ненавидела, ненавидела за ее молчание и за ее любовь, державшую дочь на расстоянии. Джарвис спрашивал себя, имел ли он право пойти против решения самой Эзры? Каким образом лучше почтить ее память?
Он принял решение за долю секунды.
Жокей-клуб находился в южной оконечности города, в большом белом здании с красной крышей, выстроенном в центре луга площадью пять гектаров, где паслись десятка два лошадей. В клубе собирались все знаменитости такого маленького городка как Карсон Миллс: мэр, редактор местной газеты, дюжина жен самых влиятельных, иначе говоря, самых богатых людей в округе, а также горсть тщательно отобранных приглашенных. Своего рода кантри-клуб по меркам Карсон Миллса. Джарвис с силой распахнул двери, и персонал, видя, что это шериф, отступил, освобождая ему дорогу. Он ворвался в центральный зал, где жизнерадостные члены клуба с чашкой или мини-десертом в руках вели игривые беседы, и стал искать Элейн Монро, пока, наконец, не увидел ее: она сидела в обществе своего наставника по гольфу и какой-то приятельницы.
— Мадам Монро, двадцать лет назад вы заставили меня дать обещание. И я здесь, чтобы выполнить его. Вот человек, который изнасиловал вашу дочь.
В помятой рубашке с вырванными пуговицами и кровавой ссадиной на подбородке, Кормак бессильно свисал в державшей его за шиворот руке шерифа, и когда тот оттолкнул его, он пал к ногам супруги, вызвав возмущенные возгласы присутствующих.