— Да выпейте же, выпейте! — уговаривала я ее. — Берите пример с меня.

Но не успела я поднести бокал к губам, как услышала самый неприятный сейчас звук: конский топот. И я уже знала, кто это скачет. Я подошла к окну.

— Ах, боже мой, что это за шум? — спросила госпожа Бонасье, дрожа как осиновый лист.

— Это едут или наши друзья, или наши враги, — объяснила я ей на тот случай, если она сама не догадалась. — Стойте там. Сейчас я Вам скажу, кто это.

Похоже, и без моих слов госпожа Бонасье не смогла бы сделать ни шагу. Она держалась за стул, чтобы не упасть.

Что-то не похоже, что ей пришлось очень страдать в заключении после истории с подвесками. Попади она хоть раз в настоящую, серьезную переделку, какие выпадают на долю людей, играющих в политические игры, она сейчас бы порхала как бабочка, готовая спасти себя, а не тряслась бы овечьим хвостом. Люди всегда преувеличивают свои страдания и преуменьшают чужие. Таков мир.

Еще не успело стемнеть, и пустынная дорога, ведущая к монастырю, была видна как на ладони.

Вдруг из-за поворота вылетели всадники. Заблестели в прощальных лучах солнца галуны на шляпах, колыхались горделивые перья.

Два всадника… пять… восемь…

Один из них скакал на два корпуса впереди всех. Кого я вижу, дружочек д"Артаньян!

— Ах, боже мой, боже мой! — испугалась выражения моего лица госпожа Бонасье. — Что там такое?

— Это мундиры гвардейцев кардинала, нельзя терять ни минуту! Бежим, бежим! — крикнула я, отбегая от окна.

— Да-да, бежим! — повторила госпожа Бонасье, не двигаясь с места.

Копыта коней уже процокали под нашими окнами, направляясь к воротам".

— Идем! Да идем же! — пыталась я увлечь за собой остолбеневшую кастеляншу королевы. — Через сад мы еще успеем убежать, у меня есть ключ… Поспешим! Еще пять минут — и будет поздно.

Госпожа Бонасье отреагировала совершенно противоположным образом. Колени ее подогнулись, и она упала.

Я попыталась поднять ее и унести, но на тюремных и монастырских жидких харчах госпожа Бонасье почему-то так раздобрела, что сдвинуть ее с места было все равно что поднять кровать.

За окном раздался крик кучера моей кареты, застучали ее колеса. Лошади помчались галопом, потом в стук копыт вплелись выстрелы. Ого!

— В последний раз спрашиваю! — проорала я свирепо. — Намерены Вы идти?!

— О боже, боже! — простонала госпожа Бонасье, закатывая глаза. — Вы видите, мне изменяют силы, Вы сами видите, что я совсем не могу идти… Бегите одна!