Гаубичники положили серию из десяти-двенадцати зажигательных снарядов в голову колоны. Пылающие солдаты, сжимая в руках винтовки, продолжили наступление. Через несколько шагов они падали, обмундирование продолжало гореть.
Теперь по передовым шеренгам били все орудия моей батареи и дивизиона Лебедева, смешивая то, что было солдатами Японии с землей.
На некоторое время нам удалось остановить передовые шеренги, перенесли огонь дальше вглубь колоны.
Наблюдая в бинокль, я видел, как вражеские солдаты пытались спастись, карабкаясь по крутым склонам сопок вверх. Успеха достигали единицы, остальные катились к подножью, попадая под ноги своих сослуживцев или под наши снаряды.
Японцам удалось на правую возвышенность вытащить пару орудий и открыть огонь по русским войскам, в том числе по позициям моей батареи. Гаубицы подполковника Лебедева заставили замолчать японские орудия в считанные минуты. После этой попытки пехота вновь пошла в наступление. Около получаса стреляли со всех стволов. А потом ко мне на наблюдательный пункт прибежал посыльный от полковника Истомина с приказом о прекращении огня, так как с тыла колонну противника атаковали части нашей кавалерии. Одновременно со мной, стрельбу закончил дивизион Лебедева.
Интересно, где конники нашли среди сопок лазейку, чтобы атаковать японцев? Позже я узнал, что кавалеристы, взяв местных проводников, по тропам вышли во фланг японской колоны и сходу атаковали. Да так рьяно, что чуть не попали под наши снаряды. Поэтому поспешили послать гонца к нам с просьбой прекратить огонь. Примерно через час колонна японцев была полностью уничтожена. В плен взяли три сотни живых и здоровых солдат и офицеров. Захвачен обоз с имуществом, боеприпасами и провизией.
Я прошелся по вражескому обозу, выискивал исправные орудия и снаряды. Всего одно исправное орудие удалось найти. А со снарядами повезло – семь сотен снарядов переправил на позиции батареи. Надо сказать, что добраться до обоза и вернуться обратно на батарею было непросто. С близкого расстояния я увидел результаты стрельбы трехдюймовок и гаубиц. Страшное зрелище. Я повидал многое, но такого видеть не приходилось. Море человеческой крови и горы человеческого мяса, одним словом – жуть. Какой-то адский, дьявольский фарш. Захоронением погибших солдат противника занимались плененные сослуживцы.
Мою батарею тоже не минули скорбные события. Хоть японские пушкари сделали всего несколько выстрелов, но один снаряд все же разорвался на позициях взвода прапорщика Иванова. Материальная часть не пострадала, а прапорщик погиб, тяжело ранен командир орудия и наводчик, легко посекло осколками двух канониров. Я понимаю, что война не бывает без потерь. Но когда гибнут люди, к которым уже привык и которым доверяешь, всегда становится не по себе и больно. Второй взвод возглавил прапорщик Митрохин.
На следующее утро нашу группу разыскал посыльный из штаба корпуса. Доставил приказ о наступлении по направлению к порту Такушан.
Две недели, вступая в ежедневные стычки с отступающими японскими войсками, пробивались к порту. У японцев уже не хватало сил на создание сплошной линии фронта, поэтому организовывали отдельные опорные пункты. Мы, за счет большей численности пехоты и превосходства в артиллерии, били противника нещадно. Но как говорят, раненый зверь всегда опасен, нам тоже доставалось. Я лишился еще одного прапорщика – Улыбина. Он, правда, остался жив, но лишился правой ноги, осколком снаряда, её, словно ножом, отрезало ниже колена. Унтер-офицеров и нижних чинов потерял убитыми и ранеными пятьдесят девять человек. Сейчас во всех взводах ощущается нехватка опытных командиров орудий и наводчиков.
Остался один бросок и мы скинем японцев в море. Это тех, которые не захотят сдаваться. Что примечательно, японцы сдаются с большой неохотой, предпочитают драться и умереть. Мы им предоставляем возможность умереть, снарядов не жалеем.
На подступах к Такушану мое дивизионное начальство почтило меня своим присутствием. Подполковник Григорович лично осматривал позиции батареи, остался доволен. Моя просьба о пополнении была отклонена. Я обратил внимание на перевязанную бинтами голову командира, но спросить постеснялся, зачем беспокоить человека, может у него рана сильно болит. Вот вечером, в узком кругу, по секрету, Шестернев поведал, что Григоровичу разбила голову китайская девчонка, с которой этот немолодой ловелас попытался развлечься.
Наступление началось утром следующего дня. Как обычно первую скрипку играла артиллерия. Ох, постреляли мы от всей души. Высшее командование приказало беречь пехоту, поэтому артподготовка длилась почти час. Нашу пехоту, атаковавшую первую линию окопов, встретил довольно плотный ружейный огонь. Где эти желтолицые воины прятались? Наверное, закопались в землю по самые ноздри. Стрелять мы не могли, была опасность зацепить своих. До второй линии неприятельских окопов русские пехотинцы добежали вместе с японцами. Началась кровавая рукопашная схватка. За счет большей численности японцев размазали по окопам тонким слоем. С третьей линией пришлось повозиться. Это у японцев был последний рубеж обороны. Они его построили и укрепили на совесть. Попытался своими трехдюймовками выковырять противника из укреплений, но существенных результатов не достиг. Маловат калибр против укрепленного противника.
Подполковник Лебедев со своими гаубицами находился в резерве, поэтому командир 137-го Нежинского полка обратился к вышестоящему командованию и затребовал на свои позиции крупнокалиберные гаубицы. Вот это мощь, вот это я понимаю стрельба, вот это настоящий результат! Я мог бы еще долго восхищаться гаубицами, они в щепки разносили блиндажи, позиции батарей и другие земляные укрепления противника. И это снятые с вооружения орудия творят такие чудеса! Дивизион выпустил по врагу не менее четырех десятков снарядов на орудие, в том числе зажигательных. Что могло, горело, а что не горело, уже умерло. Пехота прорвала третью линию обороны и погнала неприятеля к порту. Артиллерия двинулась следом.
Выйдя к окраине города, вся артиллерия заняла открытые позиции и начала обстрел судов, эвакуирующих вражеские войска. Я для себя отметил, что в порту Дунгань, который мы брали ранее, порядка и судов для солдат было больше. Сейчас же отходящие пароходы напоминали виноградную лозу, обильно увешанную гроздьями. Гроздьями на пароходах были неприятельские солдаты. Мы, артиллеристы, подобно сборщикам винограда, точными выстрелами, срезали висевшие гроздья в большую чашу моря. Вдалеке раздался мощный взрыв, наверное, ушедший ранее пароход нарвался на русскую мину. Пусть теперь японцы с Посейдоном общаются. Пушкари Лебедева удачно подожгли большой пароход, а я туда отправил с десяток шрапнельных снарядов для общей суматохи. Пароход некому тушить, солдаты и матросы сами горят.
Тем временем пехота добивала остатки сил неприятеля, пытающихся оказать организованное сопротивление в городе и в порту. Русские солдаты действовали быстро и слажено. Оставив позиции, уцелевшие японские воины в беспорядке отступали к морю, в надежде успеть на отходящие суда или найти какие-либо плавсредства, чтобы покинуть негостеприимный Такушан, где их ждала только смерть. Единицам удавалось попасть на борт парохода, остальные со слезами на глазах, оставались на берегу и гибли от шрапнельных выстрелов или от русских штыков. Сдаваться не желал никто.
Когда пароходы вышли из зоны поражения, мы прекратили стрельбу. Поступил приказ отойти от города на пять верст, оборудовать временный лагерь и заняться обслуживанием орудий. Я отдал необходимые распоряжения, оставил старшим на батарее прапорщика Митрохина. Сам же в компании с капитаном Шестерневым, отправился осматривать город Такушан.
Разоренный город не произвел на меня впечатления. Большинство зданий были разрушены, насладиться архитектурой китайского города не удалось. Величественный буддистский храм в центре города наполовину выгорел, его обитатели исчезли. Вполне вероятно, что японцы в период оккупации разогнали всех монахов, а может они сами покинули опасное место – спросить не у кого. Местное население было мобилизовано для уборки улиц от тел погибших японцев. Рикши свозили трупы за город, где пленные копали огромные могилы. Погибших русских солдат собирали наши похоронные команды, это я так для себя их окрестил. В реалии, сбором занимались санитары. Побродив по городу около часа и набравшись только отрицательных эмоций, вернулся в расположение батареи.
Неделю занимались приведением в порядок вооружения, пополняли боезапас. Мне удалось у командира дивизиона «вырвать» себе пополнение из двадцати человек и одного офицера – прапорщика Парамонова Викентия Венедиктовича. Парамонов – мой ровесник, только в июне окончил Константиновское артиллерийское училище. Впечатлительным оказался прапорщик, на все смотрел широко открытыми глазами. Для ознакомления с уровнем его знаний в своей палатке погонял по специальности. В целом, багаж знаний достаточен, но практики нет совершенно, просто в училище не успели полноценно готовить офицеров, армия требовала все больше кадров, сокращая сроки на учебу. Ничего страшного, общими усилиями организуем Викентию Венедиктовичу претворение в практику теоретических знаний.
Внезапно от командования дивизиона поступил приказ подготовиться к длительному маршу на Ляоян для погрузки на железнодорожные платформы. Куда нас повезут – никто сообщать не стал. Я переговорил с капитаном Шестерневым. Он тоже терялся в догадках. Наш коллега – поручик Николаев – командир пятой батареи, после выздоровления как-то дистанционировался от нас и от своих офицеров, больше времени проводил у себя в палатке, очень часто в компании горячительных напитков. Вот сейчас не была бы лишней встреча с Тереховым, но, к сожалению, его поблизости не наблюдается.