Я сквозь зубы выдал короткую тираду о том, куда надо постучать её головой, она пожала плечами, легла и продолжила читать.

Ссс… нехорошая девочка. Я доковылял до кровати, лёг и отвернулся к стене. Боль перестала нарастать и потихоньку спадала, эта… нехорошая девочка как ни в чём не бывало шелестела страницами. На стене цокали часы. Когда меня отпустило, я продолжил лежать в той же позе, гадая, что же сделает Женька теперь, так и будет, что ли, читать до утра? Половина двенадцатого, это мне можно выспаться, а ей рано вставать. Тут она отложила книжку, тихонько подошла и тронула меня за плечо:

— Лёш? — Язадавил лыбу и не отреагировал, продолжая пялиться в стену, — ну Лёш! Что, так сильно, да? Ну извини, ну Лёш…

Я медленно повернулся к ней, морда была скорбная и укоряющая:

— Ты хоть знаешь… ты никогда не узнаешь, как это больно.

— Ну извини! — свела бровки домиком она, погладила меня по плечу, — я больше не буду, честно. Ну хочешь, я тебе бутерброд сделаю?

На этот раз лыбу я сдержать не смог. Она увидела и тоже расцвела:

— Я ветчину купила!

Желудок предательски заурчал, я перевернулся на другой бок, глядя, как она носится у холодильника, режет батон, поливает майонезом, раскладывает тонкие ломтики ветчины и колбасы, посыпает какими-то специями, украшает зеленью… Да, вот со специями я бы не додумался, теперь понятно, почему её бутерброды вкуснее.

— Держи, — она вручила мне свое творение, затрепетала ресничками, — не обижаешься?

— Я подумаю, — с набитым ртом пробормотал я, дожевал, — всё, я подумал. Не обижаюсь.

Она рассмеялась, потом погрозила пальцем:

— Но за химчистку я платить не буду.

— Я заплачу, — махнул рукой я, — я тоже виноват. Не знаю, что меня дёрнуло…

— А какие обложки ты ещё поменял, кроме английского и экономики?

— Все, — потупился я.

— Все?! — она замахнулась на меня подушкой, я сжался:

— Я тебе помогу назад переставить!

— Сегодня, — нахмурилась она, — прямо сейчас.

— Дай доесть, — вздохнул я.