– Спасибо, – слабо улыбнулась Эмма.

Обед прошёл в тягостном молчании, хоть мужчины пытались шутить, пытаясь разрядить обстановку. Эмма тоже пыталась есть, изображая аппетит, но стейк истекал соком на тарелке, почти нетронутый хозяйкой.

Василий поднялся с места первым, объяснив, что завтра рано на работу. Обнял женщин, участливо кивнул Эмме и пошёл к выходу вместе с Густавом.

– Не понимаю, почему врачи здесь говорят правду больному? Зачем Эмме знать, что она умирает.

– Чтоб принял болезнь и подготовился к сражению с ней, – ответил Густав.

– Ага, видел я борца. Эмма превратилась в тень.

– Да, поэтому мы пригласили её к себе на выходные, пока Людвиг в отъезде. Еле уговорили, у них не принято беспокоить окружающих.

– Зачем тогда нужны родные и друзья? – возмутился Василий.

Теперь Василий не задерживался на работе: наскоро принимал душ, переодевался и ехал домой. Торопился, потому что ждал встречи с Ное. И ночи. Они стали блаженными, безумными, сотканными из страсти, его поздней мужской страсти и её, окутанной бесконечной нежностью.

Первый месяц совместной жизни Василий забыл счёт времени. Ему не хотелось упускать женщину, которую вымолил прошлыми страданиями. Он ласково гладил её по обнажённой спине, целовал пальчики на руках и ногах, зарывался лицом в белые полукружья упругих грудей и стонал от наслаждения. Василий готов был ради неё на все. Почти безумное лицо Ное с губами, закушенными в сладострастии, хриплые стоны, когда она выгибалась под ним дугой, сводили Василия с ума. Сорок пять – баба ягодка опять, говорили про средний женский возраст. Поговорка утешала женщин, которые перед увяданием набирали сока и были красивы последним уходящим очарованием. Василий же в сорок пять расцвёл: был полон сил и мужской гордости.

Друзья приехали в гости к Шахину. Выслушав Шахина, Густав решительным голосом пресёк все сомнения:

– Помочь надо дочери и внукам, а с турком, твоим зятем, мы справимся. Попутно и нам будешь отправлять рис и томатную пасту, составлю тебе список к отъезду. Мы покупаем намного дороже в Германии все продукты, там, на месте, сравнишь цены и будешь договариваться с производителями напрямую. Двух зайцев убьёшь: дочь не обидишь и нам поможешь.

Шахин улетел в Турцию. Стал отправлять тоннами необходимые продукты для Густава и попутно для зятя, который стал чаще улыбаться, но жаловался на плохую торговлю.

В сентябре Шахин по плану прилетел в Турцию за товаром. С утра он объездил цеха, где производили томатную пасту, договорился на другой день съездить на базу, где фасовали рис, и обговорить кое-какие детали. Зять требовал расплачиваться за товар наличными деньгами, потому что продавцы уступали сразу на десять процентов от общей цены. Шахин противился такому виду расчёта, душа не лежала, да и наличку было трудно перевозить, чтобы не возникало проблем на таможне. Он поморщился, вспомнив зятя. Такой мелочный и жадный, не зря торговля идёт у него крохотными шажками. Коран надо бы ему привезти в подарок, пусть почитает. Может быть, кривая душонка выпрямится у него хоть немного.

Шахин успел закупить товар и отправить всё в Германию. Вспомнил, как Айша пожурила его, что он так и не искупался в Чёрном море. В Сочи некогда было, и в Турции нет времени:

– Хоть ноги помочи в море, – засмеялась она.

Идти-то всего полчаса до городского пляжа. Развернулся и направился в сторону темнеющей полоски воды.

Смеркалось. Наступило время намаза. Пляж казался совсем пустым. Но вот Абдували услышал голоса, несколько молодых людей шли ему навстречу и весело смеялись. Поравнялись, ненадолго остановились и слегка оттолкнули, как будто им не хватало места. Шахин не понял, что случилось. Острая боль пронзила его так сильно, что он задохнулся. Стал медленно падать набок. Красный солнечный шар, висевший над горизонтом, начал валиться вместе с ним. Шахин судорожно схватился за горло и медленно осел на влажный песок, потом упал. Волны лизали его башмаки, намочили ноги. Шахин перенёсся в свой дом в Кувасае: цвели яблони в саду, навстречу ему шла Айша с детьми. Улыбнулась и скрылась в темноте.