Дэн вспоминал, как в маленькой кухне старой ташкентской квартиры они дурачились втроём: мать раскатывала тонкие кругляшки из желтоватого теста, отец лепил пельмени неправильной формы, а он рассыпал муку на столе и рисовал разные фигурки. Мать сердилась на них, отец чмокал её в перепачканный мукой нос, и она довольна улыбалась. Потом шумовкой доставала отваренные пельмени, которые катались по тарелке и брызгали соком. И Дэну было хорошо с родителями, тепло и весело. Он жмурился, потом потягивался, хотя знал, что услышит строгий голос мамы:

– За столом не потягиваются!

И куда всё делось в холодной Германии, как будто вещи перевезли, а тепло и уют бросили там, забыли впопыхах… Как муторно и тошно на душе.

Дэну было плохо. Серые стены, обесцвеченные взглядами со всех сторон. От них нельзя было спрятаться даже ночью, в открытую дверь бесшумно заглядывали воспитатели, чтобы проверить воспитанников: спят или заняты непристойными делами? Противно было ему, что увидят его без одежды, и поэтому заматывался в одеяло, как в кокон. Также свёрнута в кокон была и его душа. Как ему было тоскливо, родители, занятые устройством своих дел, не замечали.

– Мы привезли тебя в новую страну, только учись, – твердил отец.

– А я просил вас? – хотелось крикнуть Дэну в ответ, но он молчал, стиснув зубы.

Зубы, постоянно стиснутые, ощущали тревогу хозяина. Даже небольшой осколочек отлетел от переднего резца, и при улыбке обнажалась изломанная линия эмали. Место, не защищенное эмалью, реагировало на холодное и горячее, как его душа, беззащитная и ранимая.

Одноклассники держали Дэна на расстоянии, которое невозможно преодолеть. Он опять вспоминал старых друзей. Как было весело в Ташкенте. Сразу после уроков он бежал к ним, покупая свежие лепёшки на всех. Мальчишки делились новостями, отламывая от горячей лепёшки куски и быстро глотая их, чтобы первыми успеть выложить новости.

Летом на каникулах с пацанами уезжал купаться за город, и ничего они не боялись: катилась на трамвайчике до городской черты, потом пешком брели до озера, закрыв голову пилоткой, сложенной из старой газеты. На обратном пути заскакивали на базар, покупали помидоры «бычье сердце» и жадно кусали тёплую мякоть с белыми семечками.

В новой школе, о которой отец прожужжал ему все уши «дорогая, престижная, тебе повезло», мальчики вежливо здоровались, иногда смотрели друг у друга результаты тестов по разным предметам, понимающе улыбались и садились по своим местам.

Но время шло, и он уже привыкал ко всему, что было в школе. Слава богу, он её окончил. Хоть в интернате жить не будет. На выпускной вечер родители пришли вместе. Дэн не смотрел на них: мать расфуфырилась как девочка, перепутала, наверное, что бал у него, а не у неё. Отец потел, часто вытирал капли со лба и крутил галстук, хорошо хоть шляпу не нацепил. После официальной части, где Дэна не упомянули ни разу, выпускники поехали в ночной клуб.

– Езжай, там так, наверное, интересно, – шепнула мать.

– Деньги нужны? – спросил отец.

Дэн кивнул. Гордые родители уехали домой, а Дэн отделился от всех и пошёл гулять по городу. Лучше побыть одному, чем тащиться в ночной клуб. Затащили его один раз на день рождения знакомого: пьяные танцоры, ещё и обкуренные, дёргались под музыку как тряпичные куклы с выпученными глазами.

– Лучше уж дома за компом, – подумал Дэн и решительно поехал домой.

Включил компьютер и выпрямился. Начиналась игра, которой научил его в интернате белобрысый немец из параллельного класса. Он рассказал о себе:

– Меня в интернат запихал неродной отец. Отделался от меня. Мой умер. Смотри, что папа мне подарил, берегу с тех пор, как его не стало, – и показал Дэну игрушечную машинку.

– Нет, у меня не отчим. Родной отец. Ему некогда возиться со мной, вот и записал в эту школу.

– Умеешь делать ставки на компе? Просто так играть не интересно. Хочешь, научу? Будешь думать головой, ещё и кучу денег выиграешь. Слушай, займи мне денег.

Дэн отдал ему взаймы пятьдесят марок из карманных расходов. Густав, несмотря на предупреждение воспитателей из интерната, давал сыну больше, чем разрешали. Хотел, чтобы Дэн не чувствовал себя ущербным и распоряжался карманными расходами самостоятельно.