Ни воспиталкам с завкой, ни родителям.
Никому.
Пока в подсознательном ожидании «что ещё Вяткин отчебучит?»
Хранящего опыт пятидесятилетней жизни (и мучительно пытающегося вспомнить хоть что-то из остальных утерянных ста лет) старца в облике юного дитя они, добрые и заботливые, по чесноку говоря, тётки, наивно пытались развести на откровенность…
Три раза «ха»!
Не скажу, что мне это далось так просто. Но отнюдь не легким «уходом в несознанку» в ответ на мягкие и настойчивые расспросы, сопровождаемым уводом глаз в сторону, в окно, и на бесящихся и играющих невдалеке согруппников.
Это то как раз было проще пареной репы. Сложнее было другое — выдержать неделю без новых фокусов.
Стоически имитируя поведение без малого пятилетнего, я собирал информацию по всему, что происходит здесь, в окружающим меня «мелкого» 1978-м в целом, и дома, в детсаду в частности.
«Имена, пароли, явки…»
Иронию не поймёт здесь никто кроме меня… услышав такое вслух, скорее просто про гражданскую или ВОВ подумают.
Да и вообще никто никогда не поймёт, кто такой вэ-вэ-пэ, какие такие юкос, ходорок и прочая и прочая… особенно если «ход событий удастся изменить».
«Легко сказать…», продолжение вот именно тут как раз все знают.
За всю неделю было нечто одно, похожее на удовольствие с «точки зрения меня взрослого» — в закончившиеся вчера выходные всей семьёй скатались на мотоцикле («Урал с коляской») на достаточно чистую и прилично прогревшуюся (снова по меркам моей прошлой первой жизни) речку в районе, в 12 км по грунтовке от родного города.
Асфальт здесь проложат только лет через пять. Или семь. Он точно был в 1989-м, когда я смерил эти километры колесами своего велосипеда в последние летние школьные каникулы…
Взрослый бы я ни за что не залез бы в сию речушку по причине «всё, что меньше моря — лужа и недостойно внимания меня прекрасного», «маленького» же не пустили, хотя желание залезть я изобразил.
Примерно 19–20 градусов воды — не та температура, в которую меня пустят сегодняшнего.
«Папа и мама против, мелкий ишшо»
— Ножки смочи только. По коленки можно… — вот что я услышал от «смилостивившейся» мамы.
И именно здесь меня снова настигло дежавю.
Отрывочное воспоминание из первой жизни, как меня разыграл «отец с сидением на воде».