15. Спи, ни в чем себе не отказывая

Я ТАК ДОЛГО МЕТАЛАСЬ перед сном, не зная, на чем сосредоточиться. Мозг кипел, события вчерашнего дня не отпускали, воспоминания крутились вертолетами, душили, изматывали.

О Крисе я думаю! Скажите пожалуйста! Как можно быть таким слепым? Впервые за целый день я о нем даже не вспомнила. Лия, Лия, бедная Лия… Да она бы и пальцем не пошевелила, если бы контракт с Мицкевич подписала я! А ее все почему-то должны жалеть. Взрослая девочка, нет? Решила – подписала. Мы с Мурадом сделали все что могли. Мы с Мурадом… Плевать. Он все равно не понимает, что я чувствую. Ему нет дела ни до кого, кроме себя самого. И Лии, конечно, как я могла забыть про Лию.

И что, мне теперь опять рисковать? Проникать в лабораторию, пусть даже во сне, чтобы Мицкевич вышвырнула меня отсюда пинком под зад? Хотя кого я обманываю? Анне Федоровне все равно нет до остальных никакого дела. Я пыталась сосредоточиться, представляла себе чертов аппарат. Но подсознание не обманешь. Не хочу я сейчас туда. Не хо-чу. В результате я в пустой, темной столовой.

Усталость. Это все, что осталось во мне. Тягучая и тяжелая, как расплавленная свинцовая гиря. Уже не пытаюсь понять, что происходит. Другие сомнары ходят, занятые своими делами, Мицкевич и Мурад суетятся с Лией, каждый по-своему. Я же предоставлена сама себе. Но что с этим делать, когда под руками ни компа, ни работы, ни банального интернета?

Отец волновался, звонил, пришлось долго доказывать, что я могу позволить себе небольшое путешествие. Пожалуй, я скоро вернусь. Мне жаль Мицкевич с ее трагедией, и мне понятна ее миссия, но при чем тут я? Да и какой во мне толк? Прежде я просыпалась каждый день с мыслью, что вечером засну снова и увижу Криса, сейчас у меня не выходит даже это. Да и не особо хочется, если честно. К чему это все?..

Беззвучно иду по лакированному деревянному полу босиком. За большими окнами белеет снег. Касаюсь кончиками пальцев холодного стекла: так зябко, так хочется согреться. А ведь были ночи, когда я гладила теплую, упругую грудь Криса, вдыхала его запах, запускала руку в дурацкие мохнатые подушки на его диване. Черт меня дернул согласиться на авантюру Мурада!

Так долго всматриваюсь в ночную черноту за окном, что мне уже мерещится, будто рядом с моим отражением появляется другой силуэт. Мурашки ползут между лопатками, я моргаю, стараюсь рассеять игру воображения. Откуда ему здесь взяться? Я ведь не слышала шагов. Да нет, мне только кажется, что это Крис. Или?..

Оборачиваюсь, и сердце бьется так болезненно, так тесно в груди…

– Крис, – шепчу и сама не верю.

Он стоит, озираясь по сторонам, потом видит меня и улыбается.

– Наташа… Я даже не думал, что получится…

Никакого языкового барьера. Снова этот особый ментальный язык, который делает нас ближе. Стоп! Если нам не нужен перевод, значит, Крис…

– Ты снова в коме?

– Нет. – От его улыбки в животе что-то ухает. Не может обычный человек быть таким красивым! – Я просто очень хотел снова тебя увидеть. Ты исчезла тогда, и я думал: если ты можешь приходить ко мне, то почему я не могу к тебе?

А уж мне-то ты как сейчас нужен… Крис, милый! Помоги мне забыть обо всем, что здесь происходит! О Мицкевич, о Лие, а главное – о Мураде…

– Значит, ты тоже сомнар? – спрашиваю я вслух.