– Короче, была там такая шняга. Нарисуй человечка. И по рисунку она рассказывала о твоих страхах, характере… Полный портрет.

– И?

– И она сказала, что, если ты не можешь нарисовать руки, значит, ты пассивный. Не можешь действовать или боишься… что-то такое.

– Ты намекаешь, что, раз у меня рук нет, я не могу ничего делать? – На ее лице проступает обида. – Супер! Спасибо.

– А ты не хочешь доказать, что это не так? – Я встаю из-за стола, жестом приглашаю ее подойти поближе к ящику. – Давай! Уделай меня! Разозлись! Хочешь – на меня, хочешь – на ящик. Тебе надо не открыть его, а сломать на фиг. Вырвать.

Наташа смотрит на меня как на психа. Вздыхает и с видом «на, подавись» пытается ухватиться за ручку, но пальцы просачиваются.

– Доволен?..

– Вообще-то мы работаем по другой методике, – спокойный до занудства голос раздается из угла.

За нами торчит по стойке смирно мужик со светлыми, почти бесцветными глазами. Если бы скука имела человеческое воплощение, она бы выбрала именно это худое, невзрачное тело.

– Ты кто? – в отличие от Наташи бояться я не собираюсь. Уж точно не этого дрища.

– Андрей. Мы встречались сегодня.

– Ах да… – Наташа подслеповато щурится. – Точно. Ты же этот… – Она касается своей щеки.

До меня наконец доходит: тот мужик с оспинами. Видимо, во сне эти рытвины исчезают.

– Ага, – отвечает он. – А ты эта… – и вертит кистями рук.

– Прости, – тут же извиняется Наташа.

– Чего ты тут забыл? – Я иду на него.

– Могу спросить о том же. – Он смотрит на меня без выражения. – Это кабинет Анны Федоровны.

– Значит, ты у нее за сторожа, – усмехаюсь я. – Молодец. А теперь беги жаловаться.

– Меня никто не просил за вами следить.

– Ну так и дуй!.. – Я делаю еще шаг, но Наташа хватает меня за руку.