Происхождение ощущений

На протяжении XIX века в ученой среде физиологов, психологов и физиков, исследовавших чувственное восприятие и его связь с познанием и деятельностью, бытовал термин «мышечное (мускульное) чувство». Научный интерес к этому особому чувству воспринимался как нечто само собой разумеющееся, наряду с интересом к другим вопросам, которые требовали все более специализированных исследований сознания и его неразлучного спутника – центральной нервной системы. Однако попытки представить это само собой разумеющееся чувство как отдельную научную тему вынуждали признать, что его истинная природа слишком мало изучена. Оно оставалось областью научного интереса, но не стало областью достоверного знания. Такое же положение дел наблюдалось и в других направлениях физиологии, психологии и медицины в течение всего столетия, пока складывалась современная конфигурация научных дисциплин. Мышечное чувство в качестве самостоятельного дисциплинарного интереса обосновано в настоящей главе: здесь дается описание мышечного чувства как отдельной области исследования в рамках физиологии и в меньшей степени клинической медицины – описание более подробное и одновременно более широкое, чем это делалось раньше. В следующей главе обсуждение мышечного чувства будет продолжено с упором на психологическую составляющую, которая, разумеется, не существует отдельно от физиологии.

В середине XIX века было уже очевидно, что в вопросе мышечного чувства обозначились два основных, не всегда совместимых подхода. Первый представлял собой теорию «центральной иннервации», а второй – теорию периферийного мышечного чувства. Спор между этими двумя подходами продолжался до конца века, и его исход – общая поддержка в начале XX века второго из двух – подводит нас к естественному выводу, которым и завершается эта глава.

Для лучшего понимания указанной полемики нужно вернуться к описаниям действия (усилия) как чего-то идущего «изнутри», и ощущения, возникающего как сопротивление воздействию «извне». В XIX веке физиологи рассматривали оба типа процессов в нервной системе – берущих начало в центре и берущих начало на периферии – как источник чувства движения. Ученые, склонные подчеркивать роль первого типа процессов, полагали, что чувство усилия сопутствует мозговой инициации движения; а сторонники второго типа полагали, что чувство движения есть следствие самого движения и возникает благодаря сенсорным органам в мышцах (или других тканях). С точки зрения физиологии суть полемики заключалась в ответе на вопрос: можно ли говорить о том, что хотя бы какое-то осознание движения связано с центробежными проводящими путями, по которым мозг посылает сигнал об инициации движения («осознание эфферентности»), или же осознание движения по преимуществу либо целиком связано с сенсорными органами в мышцах или периферических тканях («осознание афферентности»)[119]. Последняя точка зрения одержала верх, правда, после долгих споров. Она и сейчас повсеместно распространена, хотя альтернативное мнение тоже находит некоторую поддержку. Сложность проблемы не в последнюю очередь обусловлена переплетением физиологических и психологических факторов и подходов. В том что около 1900 года полемика разрешилась так, а не иначе, свою роль сыграло все более отчетливое размежевание дисциплинарных практик физиологии и психологии. В то время физиологи рассматривали мышечную чувствительность как свидетельство материальных процессов, отвечающих за чувствительность в периферических органах, – процессов, принципиально аналогичных тем, которые присущи другим органам чувств. Описывая удивительные возможности человеческой руки, Чарльз Белл указывал и на усилие (духовное), и на мышечное чувство (телесное) как две составляющие «жизни» движения. В дальнейшем физиологи положили его открытие внутренней мышечной чувствительности в основание теории, согласно которой чувство движения является исходно периферическим. Альтернативная теория – о его «центральном» происхождении – связана прежде всего с именем Иоганнеса Мюллера, влиятельного берлинского профессора физиологии, знакомого с идеями Штейнбуха[120]. Оставшаяся часть этой главы будет посвящена анализу теории Мюллера.

В своем широко цитируемом «Руководстве по физиологии человека» Мюллер выступает сторонником «кантианской» трактовки чувственного познания, выводя его из деятельности головного мозга («центра») и априорно присущих человеку психофизиологических предпосылок. Развивая взгляды Штейнбуха, Мюллер показал, что спонтанная активность рождает ощущение движения и закладывает основу перцептуальных отношений организма с окружающим миром. Он также предположил, опираясь больше на теорию, чем на эксперимент, что различные типы нервов передают различные типы сенсорной модальности (закон специфической энергии нервов). Соединив два этих теоретических аспекта, Мюллер высказал мысль, что ощущение движения (или мышечного чувства) может возникать при передаче возбуждения по нервным волокнам от мозга к мышце, то есть уместно говорить о некой сенсорной модальности, специфической для нервной энергии определенных моторных волокон. Споры о том, существует ли в действительности такое ощущение, преобразовались в дебаты относительно существования центрального «чувства иннервации», а затем нашли отражение, если не выражение, в дискуссии о мышечной чувствительности. По мнению Э. Г. Боринга, писавшего уже в то время, когда периферическая теория была признана правильной, пресловутое волевое начало, «ощущаемое» при центрально-инициированном действии, внесло в науку большую путаницу: «Вера в ощущение иннервации зиждилась на убежденности в том, что воля есть нечто реальное, данное нам в ощущениях» (Boring, 1942, p. 527)[121]. Это мнение не вполне справедливо, поскольку у теории центральной иннервации были свои физиологические и клинические обоснования. Тем не менее нельзя отрицать, что в отдельные периоды между попытками защитить (или атаковать) понятие воли и попытками защитить (или атаковать) понятие центральной иннервации действительно наблюдалась определенная связь.

Мюллер серьезно занимался восприятием пространства и не однажды повторял, что познание протяженности начинается с познания ощущений протяженности собственного тела: «Чувствительность начинается с того, что индивид ощущает в пространстве только самого себя, для него есть только то пространство, которое занимает он сам»[122]. Вопрос о том, является ли идея пространства врожденной или приобретенной, не имел для Мюллера решающего значения; намного больше его занимал вопрос о том, какую роль в формировании идеи пространства играет осязание. Отделить в структуре этого чувства врожденные элементы от зачаточных элементов развития он считал едва ли возможным. Даже если «идея пространства не существовала изначально в чувствилище-сенсориуме [то есть если она не является врожденной] как некая смутная способность, которая затем, когда возникла чувствительность, была задействована и применена, она, несомненно, была бы приобретена опытным путем при первичных [эмбриональных] осязательных актах» (Müller, 1842, p. 1081–1082). Начальная мышечная чувствительность, по Мюллеру, принадлежит тому этапу развития, когда различие между врожденным и приобретенным сводится на нет, когда развивающаяся способность воспринимать ощущение является функциональным эквивалентом врожденной способности. Кроме того, он выступил в поддержку распространенного мнения, согласно которому первопричина разграничения мира внешнего и мира внутреннего «с наибольшей очевидностью проявляется в осязании» (ibid., p. 1080).

Теория Белла о существовании сенсорных нервных волокон, передающих импульсы от мышц (и, возможно, других органов, например, сухожилий), получила широкое, хотя и не всеобщее признание. В то же время многие исследователи, включая Мюллера, полагали, что мышечная чувствительность не сводится к одной лишь активности сенсорных нервных волокон. К тому же волокна эти нельзя увидеть (впоследствии наличие чрезвычайно тонких волокон подтвердится), и первые гипотетические сообщения о сенсорных нервных окончаниях (имеющих форму веретена) в мышцах появились только в 1860-х годах, после смерти Мюллера. Мюллер выдвинул идею о том, что сенсорные мышечные волокна служат источником ощущений, связанных с органическим состоянием мышц (усталость, боль), а не ощущений, связанных с мышечным сокращением. Поскольку усталость и боль не всегда «пропорциональны силе мышечного сокращения, есть вероятность, что движение и сокращение вызываются разными нервными волокнами» (ibid., p. 1329). В соответствии с собственной теорией специфических нервных энергий Мюллер предположил существование различных нервных структур для органической чувствительности (периферической по своему происхождению) и чувства движения (центрального по природе). Анализируя опыты своего современника Э. Г. Вебера по определению точности тактильных ощущений и способности различать вес, Мюллер уверился в наличии ощущений, вызванных центральной иннервацией:

Доказательство существования нисходящего нервного разряда он видел в том, что только центральными процессами можно объяснить невероятно тонкую, согласованную координацию мышц во время движения, особенно такого движения, какое наблюдается в человеческой жестикуляции и речи.

Новаторские, строго научные эксперименты Э. Г. Вебера по измерению ощущений, впервые обнародованные им в 1834 году, стали признанным образцом для психологических, даже в большей мере, чем для физиологических, исследований в области тактильной и мышечной чувствительности (этот термин Вебер предпочитал «мышечному чувству»)[123]. Содержательная сторона экспериментов Вебера включала два основных компонента: во-первых, он исследовал чувствительность различных участков кожи, для чего разработал методику, позволившую установить, при каком минимальном расстоянии испытуемый способен фиксировать «едва заметное различие» – одновременное прикосновение прибора к двум разным точкам на коже; во-вторых, он исследовал способность человека распознавать разницу в весе двух грузов. Первая группа исследований привлекла внимание к пространственному распределению поверхностных нервных окончаний и к той роли, которую оно играет в познании пространства. Применив аналогичную методику для изучения визуального восприятия, ученым удалось сделать важные выводы о пространственном распределении нервных окончаний в сетчатке глаза.

Изучение способности ощущать разницу в весе показало, что данная чувствительность «настроена» точнее тактильной; соответственно напрашивалась необходимость признать чувствительность к весу отдельным чувством, которое Вебер назвал чувством силы – Kraftsinn. В результате Вебер экспериментально установил количественную зависимость между стимулом и ощущением (в сущности, между физическим и психическим аспектами). Эта зависимость с легкой руки Густава Теодора Фехнера получила статус первого научного достижения, заложившего основы количественной психофизики[124]. По мнению Боринга, Фехнер «преподнес опыт с распознаванием веса поднимаемых грузов как репрезентативный психофизический эксперимент. В последующие шестьдесят лет [начиная с 1860 года] опыт по сравнению веса двух грузов был повторен, наверное, сотни тысяч раз». Это дает нам представление о курсе, взятом экспериментальной психологией, и о той практической методологии, которая превратила ее в учебно-научную специальность. В итоге, как резко, но справедливо заметил Боринг, экспериментальная психология «внесла намного больший вклад в развитие психофизических методов, нежели в познание кинестезии» (Boring, 1942, p. 529–530)[125]. Тем не менее эксперименты по распознаванию веса непрерывно подпитывали представления о чувстве движения. Так, некоторые физиологи начали высказываться в том смысле, что чувство движения связано с эфферентной иннервацией, тогда как ощущения сопротивления и веса связаны с мышечными афферентными импульсами[126].

Издание трудов Мюллера и Вебера осуществлялось в то время, когда в германоязычном академическом мире наблюдалось сравнительно быстрое развитие экспериментальной физиологии как самостоятельной институализированной дисциплины. В этих условиях научное изучение всех видов чувств превратилось в систематизированную, экспериментальную и специализированную область, в которой нечего было делать людям без надлежащей подготовки – отчасти еще и потому, что для этого требовались навыки работы с измерительными и записывающими приборами, которые постоянно совершенствовались. Из этого, однако, не следует, что всякие отношения между философским и эмпирическим подходами прервались в XIX веке; скорее это показывало рост разногласий по вопросу о том, какие именно отношения между ними сложились и какими они должны были бы быть. Неразрешенные противоречия наглядно проявились в трудах выдающегося физиолога и физика Германа Гельмгольца. Будучи всецело преданным эмпирическим, экспериментальным методам исследования чувствительности как материального, имеющего физическое воплощение феномена, он тем не менее ставил философские вопросы, на которые не находил эмпирических ответов[127].