Бэн использует такие формулировки, как «проявленное чувство энергии» и «опыт силы или сопротивления», чтобы описать «высшую фазу человеческого сознания», в которой «мы обретаем для себя понятие силы или способности вместе с великим фактом, именуемым внешним миром» (Bain, 1864, p. 98). Такая манера изложения находила отклик у его высокоморальных викторианских современников, даже несмотря на то, что мысль была выражена в естественно-научных, а не христианских терминах. Далее, как сообщает эдвардианский историк рационализма Альфред Уильям, Бенн, Бэнн указывал на единство процесса познания и активности, мысли и волеизъявления, преодолев идею о раздельных ментальных свойствах (таких как, например, воля) и признавая, что организм человека изначально пребывает в движении (Benn, 1906, vol. 2, p. 168–171). В терминах естественно-научного знания Бэн представил описание активного ума. И эту естественно-научную терминологию обеспечило обращение к мышечному чувству.
Бэн не только был автором фундаментальных научных сочинений, но и с энтузиазмом занимался просвещением. Очень популярно было его предисловие к собственному сочинению «Психологическая и моральная наука» (1868). В нем ученый противопоставил «пассивные» пять чувств и «активное» мышечное чувство основополагающему принципу психологии как области познания (рассматривая чувство осязания отдельно как одно из традиционных пяти чувств). «Характерное отличие» мышечных ощущений, писал он, «проявляется в сознании активной энергии». И затем объясняет, почему он начинает разговор с мышечных ощущений:
«Причины следующие: движение предшествует ощущению и с самого начала не зависит от внешних побуждений; и это движение является в большей степени сокровенным и неотделимым свойством нашей конституции, чем любое из наших ощущений, и фактически входит как составляющая часть в каждое чувство, придавая им составной характер, в то время как само оно есть простое и элементарное свойство» (Bain, 1868, p. 13).
Так, многие люди, желавшие больше узнать о ментальной науке, познакомились с трактовкой мышечного чувства, с пониманием чувства движения как основы познания.
Милль назвал труд Бэна прорывом в британской научной психологии. Вместе с тем у Бэна были предшественники в исследовании активности. Сам Бэн признавал, что испытал влияние сочинения Иоганна Мюллера «Начала физиологии» в английском переводе (в 2 томах, 1837 и 1842 годов издания). Мюллер также включился в дискуссии о жизненных силах в физиологии и медицине, дискуссии, вплетенные в эстетику романтизма в литературе и искусстве. Сочинения Бэна, впрочем, были от романтизма далеки, и он рассматривал действие всего лишь как берущее начало от физиологической нервной силы. Это повлияло на представление о том, что многие немецкие авторы, как и многие образованные люди, говорившие на английском языке, называли «человеческим духом», используя данное выражение в нерелигиозном, естественно-научном контексте. Можно сказать, что рассуждения о мышечном чувстве привели к пересмотру ощущения духа, которое теперь описывалось как воплощенная естественная агентность.
Бэн и, как мы увидим, Спенсер выстраивали свои размышления о психологии вокруг представления об организме или человеке, находящемся в активных воплощенных отношениях с окружающим миром. И это оказало большое влияние на формирование направлений функционализма и бихевиоризма в психологии и социологии XX века. Существенный вклад был внесен в возрождение древних идей об активных свойствах психики (или души) в естествознании, когда активность сознания и тела виделась аналогичной активности в природе. Таким образом воссоздавалось и не отвергалось чувство (или вера) многих людей, видевших себя активными субъектами или обладателями активной души. Это было действительно важно для моральных притязаний Бэна и Спенсера, желающих оказать поддержку естественно-научному подходу в личной и общественной жизни, поощряя следование христианским добродетелям, хотя и без христианской апологетики.
В осознанном восприятии Бэн придавал мышечному чувству основополагающий статус. Осознанное восприятие или сознание неизменно демонстрирует силу. Бэн прямо говорил:
Бэн написал для студентов сочинение о логике, альтернативное по отношению к работе Дж. С. Милля, в котором присутствовала идея неизменного восприятия каузальности с нескольких точек зрения («постоянного узла»). Бэн утверждал, что существуют три вида рассмотрения каузальности. Во-первых, «практический», когда люди в ежедневной речи говорят, что «причиной события является некое обстоятельство, выбранное из определенного набора условий в качестве практического поворотного пункта в данный момент». Во-вторых, «в научном исследовании», что предполагает уточнение «всей совокупности условий или обстоятельств, требующихся для результата». В-третьих, существует «причинность как сохранение силы», когда люди описывают каузальные отношения динамически в терминах единой сохраняемой силы (Bain, 1870, vol. 2, p. 17–20). Этот третий способ рассмотрения каузальности связывал теорию познания с демонстрацией сохранения энергии в современной Бэну физической науке, а также взаимопревращаемость видов энергии. Бэн, в отличие от Милля, пришел к заключению, что эмпирическая теория познания позволяет принять активную модальность сознания в понимании каузальных отношений. Мы ощущаем каузальные отношения как активность силы.
Милль ответил Бэну. Не желая открыто спорить со своим союзником в противостоянии с идеалистами, он напомнил ему, что для своих целей, связанных с исследованием логики индукции, он ограничился рассмотрением «физических» причин и никак не комментировал «действующие» причины. Но имплицитно чувствовалось его критическое отношение к анализу Бэна, поскольку, по мнению Милля, слово «сила» должно использоваться для обозначения условия предшествующего агентности, а не самой агентности. Он стоял на позициях, которые стали общепринятыми в физической науке, и впоследствии рассуждения Бэна о мышечном чувстве силы стали казаться наивными.
Кроме того, Милль довольно пространно и едко раскритиковал христиан-идеалистов, которые зашли так далеко в своих претензиях на знание каузальной силы, что прибегли к аналогии между человеческой и божественной агентностью. Он заявил, что «едва ли можно сделать более возмутительное предположение», чем путем перехода от субъективного ощущения действия к Божьей воле, и уподобил подобные рассуждения верованиям дикарей (Mill, 1900, p. 238)[105].
Г. Спенсер
Хотя время от времени появляются разговоры о том, что в конце XIX века авторитет Спенсера пошатнулся, я считаю, что в его сочинениях можно выделить очень значительный комплекс идей, повлиявших на современную натурфилософию сознания и системного мышления[106]. Однако в своей стилистике он был настолько явным викторианцем, а отдельные науки так явно оставались за рамками тех деталей, которые он использовал в процессе своего великого синтеза, основанного на некоем доморощенном рационализме, что его значение не получает должной оценки. Впрочем, в этом подразделе я обращу внимание лишь на то, как Спенсер понимал ощущение сопротивления – элементарного осознанного восприятия, сопровождающего каждое взаимодействие организма с окружающей средой. Ощущению сопротивления, или, как он это называл, ощущению силы, ученый отводил центральное место в своей эволюционной теории происхождения сознания и философского синтеза, частью которого и была эта теория. Его идеи оказали существенное влияние на психологию и социологию как области научного знания и подтолкнули к исследованию адаптивной активности (или поведения) организмов в ответ на окружающие условия. Его мысль проникла в научный дискурс, помещающий человека в естественный мир, дискурс, присущий наукам о человеке в XX и XXI веках.
Как уже говорилось в связи с работами Бэна, понятие мышечного чувства играло важную роль в описании усилия и воли с естественнонаучной, а не идеалистической точки зрения. Бэн и Спенсер полагали, что это чувство передает непосредственное осознание человеческой агентности
Бэн и Спенсер работали независимо друг от друга, однако Спенсер, как и Бэн, приписывал чувству сопротивления, чувству, принадлежащему мышечному ощущению (или, в терминологии Спенсера, «мышечному напряжению») статус первичного компонента в познании. Доказательство этому, как видится в ретроспективе, основывалось на очень общем рассуждении, скорее, на дедукции, чем на эмпирическом знании. Однако сам Спенсер смотрел на это иначе, потому что его намерением в философии было продемонстрировать согласованность рационального и эмпирического способов мышления. Любой психологический анализ, по мнению Спенсера, должен начинаться с принципиальной установки, что «существуют не вещи, а отношения» (Spencer, 1855, p. 34). Следовательно, психология должна исходить из «отношений, действующих между каждым живым организмом и внешним миром» (ibid., p. iv). Эти отношения, продолжал он, предполагают постоянное соотношение приспосабливания между структурами и функциями организма и условиями окружающей среды. С биологической точки зрения это соотношение возникает как элементарная ассимиляция и обмен материей, обмен, при котором Спенсер, как и Бэн, считал организмы активными. С течением времени обмен материи, утверждал Спенсер, приобрел характер психического процесса путем различения организмом сходства и несходства. Первый вид процесса выявления различий и, следовательно, психики наличествует в действии – сопротивлении. Сопротивление, по мысли Спенсера, является неразложимым структурным элементом сенсорного познания, а сенсорное познание есть часть эволюционного процесса, устанавливающего сложные соответствия между живыми организмами и условиями их жизни. Спенсер рассматривал тактильное чувство, в которое он включал мышечное напряжение, как с точки зрения эволюции самое примитивное чувство и форму отношений между организмом и окружающей средой, вызвавшую к жизни другие чувства. Все чувства, говорил он, суть модификации чувства осязания (мысль, которую он приписывал Демокриту) (ibid., p. 394–395). Например, в терминах эволюционной теории, самая ранняя форма зрительного чувства возникла, по его предположению, из пятнышка на коже, чувствительного к лучам света. Но, хотя осязание, с точки зрения эволюции, является простейшим чувством, оно тем не менее служит фундаментом для ума. Спенсер действительно считал, что высшая интеллектуальная деятельность соотносится с тактильными функциями и развитием моторных способностей. Он иллюстрировал это примерами, в которых ссылался на разумность, проявляющуюся в движении губ лошади, в хватающем слоновьем хоботе и в руке человека (ibid., p. 453–458).
Рассуждения, связанные с психологий, занимали определенное место в изложении Спенсера о том, что может быть познаваемо в принципе. Он понимал познание как выражение взаимодействия сил, составляющих мир, и такое взаимодействие он называл «основой основ» в теории познания (Спенсер, 1897, с. 140). Он использовал слово «сила» для обозначения активности, реализующей себя в отношениях. А феноменологическое осознание силы, уверенно утверждал он, происходит из осязания и движения. В «Синтетической философии», над которой Спенсер трудился на протяжении тридцати лет с конца 1850-х годов, чувство сопротивления имеет статус самого элементарного и примитивного начала сознания. Спенсер поднял осознание сопротивления до уровня опытного представления непознаваемой до конца силы, из которой возникла и до сих пор продолжает развиваться вселенная – от космоса до человеческого этического общества.
Спенсер не был наивным реалистом и уж точно не был в философии материалистом, но считал феноменологически познаваемую силу знаком «реального». Если «реальное» само по себе непознаваемо, а Спенсер полагал, что это именно так, то ежедневный опыт ощущения силы является подходящей заменой «реального». Он писал:
«В самом деле, следует помнить, что сознание состоит из изменений, с тем чтобы увидеть, что основным данным сознания должно быть такое, которое проявляется в изменении, и что, таким образом, сила, с которой мы сами производим изменения и которая служит символом причины изменений вообще, и есть окончательное завершение анализа» (Спенсер, 1897, с. 140).
Спенсер утверждал, что «чувство мышечного напряжения <…> формирует по природе вещей простейший элемент в нашем разуме» (Spencer, 1855, p. 275)[108]. Сформулировав это положение, он с точки зрения психологии подробно разработал происхождение идей пространства, времени, материи, движения и силы из элементарного ощущения сопротивления. Например, вполне в согласии с теорией зрения Беркли он выступал в пользу восприятия видимой протяженности как «распознавания относительных положений двух состояний сознания в некоем ряду таких состояний, следующих за субъективным движением» (ibid., p. 224)[109].
Мысль Спенсера, как и его стиль изложения, отличалась крайней сухостью, однако он проявил эмоциональность, отведя значительное место человеческой деятельности во вселенной, деятельности, ощущаемой в опыте движения и сопротивления и ведущей к прогрессу. И эта эмоциональность привлекала читателей. Осознание силы, свидетельствующей о единстве человека и мира, оказалось привлекательным способом найти искомый ответ на вопрос о смысле существования. В Лондоне молодой Спенсер вращался в кругу, в который входили Джордж Элиот, Джордж Генри Льюис и Гарриет Мартино. Эти остро чувствующие интеллектуалы мечтали ощутить единство человеческого и физического миров, и центральное место в их чаяниях занимала чувствительность к единству силы в ощущениях человека и в природе, силы, служащей связующим звеном между субъективным и объективным бытием[110].
В философском синтезе Спенсера демонстрировалось, как естественное взаимодействие сил вызывает имманентную направленность от простого к сложному, от однородности к неоднородности, а значит, и направленность, то есть прогресс в человеческой истории, в котором люди могут найти надежду и утешение (Spenсer, 1868a). Его сочинения по биологии, социологии и этике были призваны с педантизмом, систематичностью и тщательностью описать реальное фактическое направление этого прогресса. Хотя специализированные дисциплины, развивавшиеся в то время, обогнали Спенсера и к концу века его работы казались оторванными от реальности, в предшествующие десятилетия спенсеровское восприятие прогресса было для многих притягательным. Выступая приверженцем биологической теории эволюции (за которую Спенсер начал ратовать еще в статье «Гипотеза развития» 1852 года), философ подхватил идею Ламарка о наследовании приобретенных признаков. Широкая публика поняла это так, что действия одного поколения приводят к определенным последствиям для последующих поколений, и это придает историческую значимость пристрастиям, выборам и привычкам конкретного человека от поколения к поколению. Благодаря такому пониманию, биологическая теория эволюции дополнила психолого-эпистемологическую теорию о том, что действие создает известный нам мир.