— Почему ты никогда о нем не говоришь? — Алиса услышала, как Соня шагнула к ней. — Ты никогда о нем не рассказывала. Даже потом, когда мы ездили к психиатру.
Алиса медленно повернулась:
— К психиатру?
— Я возила тебя к нему после несчастного случая. Потому что ты вела себя так, словно ничего не произошло. Как будто всегда были только ты и я. Точно отца и не существовало никогда. Но и психиатру ты ничего не сказала, сидела молча. Тогда она достала бумагу и карандаши и предложила тебе порисовать. И ты рисовала. Одно и то же снова и снова. Несколько черточек посреди листа. И все, никакого сюжета. — Соня помолчала. — Психиатр сказала, что иногда может случиться нечто настолько тяжелое, что это невозможно принять. И тогда начинают срабатывать защитные механизмы. Она предположила, что так и произошло. Разве ты не помнишь, как мы с тобой ездили к ней?
— Я и комнату-то почти забыла, — ответила Алиса. — Даже не верится, что я тут спала.
— Но так оно и было. А иногда ты ходила во сне. — Соня кивнула в сторону прихожей. — Но только до лестницы. Я не знаю, что ты представляла и что видела перед собой, но всегда останавливалась на одном и том же месте перед лестницей, замирала на несколько минут, а потом возвращалась сюда, в кровать. — Она снова умолкла. — А иногда ты приходила к нам с Иваном. Бывало, я проснусь посреди ночи, а ты стоишь у кровати — пугала меня до смерти. — Опять молчание. — Как в ту ночь, недавно, когда мы ездили в больницу, — проговорила она наконец. — Я тебя даже не узнала и ужасно испугалась. Тебя всю трясло, словно ты заболела. Ты сказала, что увидела кого-то… во сне.
— Я же говорила, что не помню, — произнесла Алиса.
— Но ты же рассказала про сон врачу в неотложке.
Алиса посмотрела на Соню. Да, рассказала. Но после того, как мать вышла из кабинета. На мгновение на лице Сони появилось что-то незнакомое. Воздух в комнате был тяжелый, пахло старой пылью, точно как пару дней назад, когда они только приехали в этот дом. Соня заправила волосы за уши. Снаружи из прихожей пробивался слабый свет, нарисовавший на деревянном полу мамину тень.
— Я сохранила дом таким, чтобы казалось, что твой отец все еще здесь, — призналась Соня. — В этих стенах. В вещах. Во всем. Каждый раз, приезжая сюда, я думаю, что Иван видит меня. Видит, как я иду по лесным тропинкам. Как вечерами я сижу в кресле и читаю. Он лежит рядом со мной в нашей старой комнате, лежит рядом со мной, когда я сплю.
— Почему ты мне не говорила? — спросила Алиса. — Что дом остался. Что ты бывала здесь.
Соня отвернулась. В комнате повисла тишина. Откуда-то снаружи доносился звук, похожий на жужжание двигателя.
— Я приезжала взять пробы в заливе, пробы дна. Для картирования.
Она наклонилась и разгладила покрывало на кровати Алисы, рассеянно, точно не осознавая, что делает. И снова повернулась к дочери:
— Твои таблетки лежат на комоде.
Алиса посмотрела на страницы учебника. Ей почудилось, что стены придвинулись ближе. Она увидела текст. Знаки, символы. Они сливались, наскакивали друг на дружку. Все написанное теряло смысл. Алиса положила закладку, захлопнула книгу и сказала:
— Пойду прогуляюсь.
Она спустилась по тропе в сторону залива, затем свернула налево и направилась к опушке леса. Туристы протоптали здесь отличную тропу. Туристический маршрут вел вдоль берега по северной стороне озера, после чего тропа постепенно поднималась на высокий мыс. Лес изменился: поредел, деревья стали низкими, маленькие сосны выглядели так, точно присели и зацепились за гору, пейзаж был скудным.
Перед обрывом тропа сворачивала. Алиса видела, что окрашенные белым валуны, отмечавшие маршрут, исчезали за склоном. Она остановилась, немного не доходя до края скалы. Горизонт потемнел, небо стало красным. Перед ней на сорок метров вниз убегали скалы. Там шумело море — откатывалось и набегало на берег, с сосущим пустотелым звуком накрывая валуны и плиты, протискиваясь в каждую расщелину, каждую полость, прежде чем отступить снова.