Глава тридцать третья

— Я могу остаться еще. Хоть на пару недель. Дома меня никто не ждет.

Мать складывала полотенца, которые выстирала и высушила, не посоветовавшись со мной.

Вместо того чтобы ощутить досаду за ее самоуправство, я вздохнула с облегчением: кто-то вместо меня занимался домашними делами. Когда на ее месте был Билл, я все время чувствовала себя обязанной.

Мать собиралась уехать завтра, а о Билле я до сих пор ничего не слышала. Даже не знала, в Англии ли он.

— Ничего, скоро ведь родители Майка приедут, так что…

Она с пониманием кивнула. Наши с Майком родители встречались всего один раз, на свадьбе. Мать с отцом чувствовали себя не в своей тарелке на роскошной церемонии, устроенной Моррисами; отец постоянно спрашивал, что сколько стоит, и его кустистые брови поднимались: «Пустая трата денег, Элисон».

— Прости, что не приезжала к тебе, — пробормотала я, схватив какое-то белье, чтобы не смотреть матери в глаза.

— Мы обе наговорили лишнего на похоронах отца, — откликнулась она.

Тогда Кэсси было десять, а Бенджи — пять. Карен приехала, чтобы помочь Майку, и теперь я знала, каким именно образом. Пока они занимались любовью, ее сын и наши дети спокойно спали за стенкой.

Похороны были более чем скромными. Отец рассорился почти со всеми соседями по маленькой грязной улочке, где я выросла, да он и не дружил ни с кем никогда. Пришли две кузины, едва знавшие его, кое-кто из паба, пара коллег с прошлой работы. Священник произнес лживые слова о том, каким любящим семьянином был покойный, как помогал людям и шутил. Ничего такого не было и в помине.

После похорон, собирая вместе с матерью его поношенные вещи — свитера с дырявыми воротниками и потертые брюки, — я наткнулась на отцовскую курительную трубку, лежавшую на подлокотнике кресла. В нем он сидел вечерами, щелкая пультом от телевизора, и кричал на нас, если мы проходили мимо или слишком громко разговаривали. Мать сказала что-то вроде: «Он любил эту трубку, смотри не сломай», и тогда меня прорвало. Я обвинила ее в притворстве. Как она могла соглашаться, что отец — хороший человек, после всего, что он сделал?! Как могла слушать то, что говорили в церкви, зная, что наша с ней жизнь зависела только от его настроения и кулаков?! Как будто это не он сломал ей руку и пинал, когда она лежала, полуживая, на полу. Как будто он не оставлял отпечатки ладоней на моих щеках, не швырял в меня кружку с чаем, если ему что-то было не по нраву.

Она отвечала мне в таком же духе. Как я смела явиться и совать нос в их жизнь, порочить отца в день, когда его предали земле?! Тогда я схватила чемодан и, вылетев из дома, бежала оттуда на неудобных высоких каблуках, и мне было плевать, видят ли соседи слезы гнева на моем лице. А потом почувствовала облегчение. Отныне я была не обязана привозить к ней в гости детей, смотреть, как Бенджи взбирается по крутой, опасной лестнице или как Кэсси давится обедом из консервов, приготовленным матерью. Эта страница моей жизни перевернута.

— Прости, мама. Я не должна была всего этого говорить. По крайней мере, не в тот день.

Мать отмахнулась:

— Забудь, Элисон. Сейчас надо думать, как выбраться из нынешней ситуации.

О да, разбираться было в чем! Кэсси вернулась домой из больницы, но отказывалась выходить и с кем-либо встречаться. Моего мужа через несколько дней ждет трансплантация, Джейк все-таки согласился отдать ему часть своей печени, и теперь у того есть смягчающее обстоятельство; и если Майк очухается, я увижу их с Карен в суде. Где мне придется сказать, что мой муж изнасиловал мою лучшую подругу, пока я спала…