Еще тогда, в первый раз, Николай Филиппович сказал:

— Гляжу я на вас, товарищ Миронов, и любуюсь вашим уравновешенным характером, вроде живете вы не по соседству с иностранным государством, на беспокойной границе, а где-то далеко в глубине России.

— Граница как граница, обыкновенная, — уклончиво ответил Миронов.

Поняв, что собеседник не склонен к разговору на эту тему, Николай Филиппович стал подробно расспрашивать его о совхозе, о жизни и настроениях земляков в поселке, где они живут. Тут уж Степан дал волю своему красноречию, посвятив соседа во все совхозные новости. На вопрос о родителях Степан с грустью рассказал, что они умерли давно, он их не помнит, воспитывался в детском доме в Можайске. Поговорили и о делах семейных, о планах на будущее. Признался, что не уверен, согласится ли его Вера расстаться с родителями и переехать в совхоз. За время пути Миронов привык к соседу, и неприязнь, вначале появившаяся у него к спутнику, улетучилась. Последний был очень мил и охотно слушал Степана.

Ночью Степан долго не мог уснуть, вспоминал свое детство, сиротскую жизнь в прошлом, думал о Вере, оставшейся в городе… Под утро сон взял свое, и он, наконец, забылся.

Вечером следующего дня сосед вновь обратился к Степану:

— Не желаете ли освежиться пивом? Только по одной! И расстанемся друзьями. Я, правда, человек не пьющий, но знаю, что распить в дороге бокал с товарищем — одно удовольствие.

— И то правда, — ответил Миронов, пропустив соседа вперед и придерживая его на прыгающей площадке тамбура. — Зачем же отказываться от компании?

Дальний путь близился к концу, поэтому в вагоне-ресторане было пустовато. Николай Филиппович быстро хмелел, но потребовал еще бутылку коньяку. Он вспомнил свою бывшую подругу, осуждал ее, говорил, что и другие женщины, вероятно, такие же неверные и вряд ли Вера будет ждать своего совхозного механика.

— Разве в городе мало парней, да еще каких! Ей-ей, не устоит твоя синеглазая, — переходя на «ты», говорил он заплетающимся языком.

Степан встал.

— Не торопитесь, дорогой мой, — спохватился сосед, придерживая его за рукав. Он вновь перешел на «вы». — До вашей остановки ровно час, — и он показал на часы. — Жаль мне вас, дорогой Степан! Молодость ваша проходит где-то в забытом богом поселке, вдали от города, в дальней глухой стороне. Право, жаль…

Степан внимательно посмотрел на собеседника. Его пьяное лицо вдруг приобрело осмысленное выражение, а подернутые только что хмельной пеленой глаза смотрели пристально и ясно.

— Думали ли вы когда-нибудь, друг мой, — продолжал собеседник, наполняя его стакан, — что есть на свете города побольше и повеселее тех, которые вы знаете, что есть и девушки поинтереснее вашей лаборантки, что хорошо прожить красиво и беззаботно? Тем более холостому человеку, — добавил он, — не обремененному ни семьей, ни стариками-родителями.

Степан снова промолчал, думая о чем-то своем, но вскоре ответил:

— Человеку холостому, как говорится, море по колено. Но на такую жизнь, уважаемый Николай Филиппович, может пойти человек бездельный, да к тому еще и сверхденежный.

— Что правда, то правда. Но деньги — дело наживное, было бы желание! — И спутник испытующе посмотрел прямо в глаза Степану.

— Это только в сказке все делается «по щучьему веленью, по моему хотенью», — неохотно ответил тот.

— А что, если не в сказке? — И Николай Филиппович ближе придвинулся к Миронову. — Если не в сказке, Степан Петрович, а?

Не дожидаясь ответа, сосед, понизив голос, заговорил шепотом: