— А если бы мы вместо морга поехали в супермаркет, нам не пришлось бы платить.
— Не волнуйся, — сказала Гвен. — У меня найдется мелочь.
В приемном покое больницы я не поняла ни слова из объяснений администратора, но Гвен уверенно повела меня по коридорам, в лифт, в подвал и в очередную приемную.
Из двери за стойкой вышел мужчина в зеленом халате. Он показался мне очень бледным, словно всю жизнь провел здесь, в подвале, вдали от солнца. Незнакомец вопросительно посмотрел на нас.
— Моя подруга приехала на опознание.
Он кивнул.
— Я старший ординатор, доктор Кирьяку. Вы родственница?
— Он мой муж, — ответила я.
— Примите соболезнования, — отозвался врач, и я вдруг поняла, что он и вправду сочувствует мне.
— Его имя Грегори Маннинг, — сообщила я.
Доктор Кирьяку перебрал папки, лежавшие стопкой на столе, нашел нужную, открыл и просмотрел бумаги в ней.
— У вас есть с собой какие-нибудь документы? — спросил он. — Прошу прощения, таков порядок.
Я протянула ему водительские права, врач что-то записал в своих бумагах.
— Тело вашего мужа сильно обгорело, — предупредил он. — Вам будет нелегко. Но я по опыту знаю: это лучше, чем вообще не увидеть тела.
— Хочешь, я пойду с тобой? — спросила Гвен.
Я покачала головой. Гвен села, а меня доктор Кирьяку повел в комнату, которая была сплошь заставлена шкафами, похожими на картотечные, но с ящиками раза в четыре глубже обычных и ручками, как у старых холодильников. Бросив взгляд на документы, прикрепленные к планшету, доктор подошел к одному из ящиков и повернулся ко мне.
— Вы готовы? — спросил он.
Я кивнула. Он потянул за ручку, и в комнате, и без того прохладной, повеяло холодом. Ящик выехал из гнезда, оказавшись подобием длинного подноса, на котором лежал труп, укрытый простыней. Когда врач приподнял угол простыни, я невольно ахнула, потому что лишь теперь наконец поняла, что никакой ошибки не произошло и что мой дорогой Грег мертв.
Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы посмотреть ему в лицо. Оно почернело от огня, часть волос сгорела, кожа на голове обуглилась. Об аварии напоминала только страшная рана над правой бровью. Протянув руку, я коснулась уцелевшей пряди волос, наклонилась и дотронулась до нее губами.
— Прощай, любимый, — шепнула я.