Здесь и сейчас, вечером, отогнать и растворить пустоту было уже некому. Папа задерживался на работе и вернется только утром. Мама, заглянув в комнату и пожелав спокойной ночи, обняв на краткий миг и поцеловав в лоб, ушла спать. Ее визит оказался слишком краток, чтобы изгнать пустоту далеко.
Дем уехал домой, теплый и яркий, с небольшим треугольным лицом, покрытом веснушками.
С момента, как он уехал, прошло три часа, достаточных, чтобы пустота вернулась.
Я съездил в ванную, умылся и почистил зубы, слушая голос воды, исчезающей в раковине. Затем вернулся в спальню, старательно делая вид, будто пустоту не замечаю.
Оставив коляску у дверей, я дополз до кровати и переоделся в пижаму. Конечно, можно подъезжать и вплотную, а затем, поставив коляску на тормоз, просто переползать с нее на кровать.
Но я так не делаю.
Мне кажется, когда я ползу от дверей до кровати, мимо пустоты, наблюдающей за мной, как наблюдают за червяком, я забираю у нее часть силы. Я ползу медленно и неуклюже, даже мучительно, волоча за собой безжизненные ноги. И терплю, стиснув зубы.
Когда я доползаю до кровати и затаскиваю себя на нее, то победно смотрю в сторону пустоты. Она делает вид, что моя победа ничего не стоит, но я вижу, как она морщится в досаде.
Это повышает мне настроение. Я переодеваюсь, залезаю под одеяло и устраиваюсь поудобнее.
После чего выключаю свет.
Знаете, мне часто хочется умереть. Нет, не так. Мне хочется, чтобы меня не было.
Не именно «не стало», а чтобы «не было».
Чтобы я не существовал вовсе. Никогда.
Но умирать очень-очень страшно.
Каждый ребенок — коллекционер. Он собирает свои мечты, ищет их, выменивает у других детей, делится ими.
Я тоже коллекционер.
Глядя на свои ноги, я коллекционирую то, чего у меня никогда не будет.
Это чертовски неудачная коллекция — мне некому о ней рассказать и не с кем ей поменяться.
Когда я просыпаюсь ночью, то могу протянуть руку и щелкнуть выключателем лампы. Тогда загорится свет. Щелкну еще раз — и он погаснет.
А хочется, чтобы я протянул руку и навсегда выключил самого себя.