— Для тридцати двух ты выглядишь просто отлично. — Джей-Джей смеется.

Я захожу в комнаты лишь после его ухода. Открыв дверь, сразу понимаю, что все страшно ошиблись.

Ева здесь, в доме. Я чувствую. Ее присутствие настолько ощутимо, что я готова побежать за Джей-Джеем и сказать ему, что Ева вернулась и надо прекратить поиски. Но патрульная машина уже скрылась за углом, поэтому придется позвонить в участок.

Но сначала я должна увидеть тетю Еву. Видимо, она куда-то уехала, никому не сказав. Возможно, она даже не знает, что весь город ее ищет.

— Ева? — зову я.

Она не отвечает. В любом случае тетя туговата на ухо. Я окликаю снова, уже громче. По-прежнему нет ответа, но я знаю, что Ева дома. Она на смотровой площадке. Или в кладовке, изобретает новую чайную смесь, например, с бергамотом и кумкватами. А может быть, она вообще никуда не уезжала. Нет, это невозможно. Полиция наверняка обыскала дом. По крайней мере я так думаю. Господи, неужели никто сюда не приходил? Например, Мэй. Нет, черт возьми. Но полицейские непременно бы пришли. Или мой брат. Разумеется, Бизер заглянул бы к тете Еве. Это первое, что он бы сделал. Без причины Еву не объявили бы пропавшей — правильно? Но теперь-то она вернулась. Ясно как божий день. Я смеюсь, потому что это одна из тетиных поговорок.

— Ева, — зову я, памятуя о том, что тетя глуховата, но все-таки не оставляя своих попыток. — Ева, это я.

Откуда начать поиски? Я стою в передней. Передо мной — две одинаковые гостиные с черными мраморными каминами друг напротив друга. Одна из них заперта — ее Ева использует под кафе. Я захожу в другую. Комната больше похожа на бальный зал, чем на гостиную. Камины кажутся покинутыми и «голыми» — обычно Ева ставит туда букеты. Стулья расставлены симметрично и расчетливо, точно фигурки на шахматной доске.

Я гляжу на огромную винтовую лестницу и понимаю, что нужно идти наверх, но сначала — осмотреть кафе, вторую кухню и кладовую, где Ева смешивает чаи. Зову тетю и разговариваю с ней на ходу — громко, чтобы она наверняка услышала. Не хотелось бы войти незамеченной и напугать ее до сердечного приступа.

Она, вероятно, в спальне. Мне пока нельзя подниматься по лестницам, но я понимаю, что придется идти наверх. Цепляюсь за перила. Сейчас это в любом случае легче, чем несколько дней назад, хотя я до сих пор при каждом шаге чувствую, как натягиваются швы. Достигнув площадки второго этажа, я испытываю головокружение — приходится сесть на скамеечку и подождать, пока мир перестанет вращаться.

Наконец добираюсь до комнаты Евы. Старая кровать с пологом в углу, камин, резной шкаф. Кровать застелена, подушки взбиты. Я беру подушку и нюхаю, надеясь ощутить запах Евы. Но подушка пахнет апельсиновой водой — в ней тетя обычно полощет белье. Должно быть, она недавно его сменила. Заглядываю в шкаф. Все вещи аккуратно висят на плечиках. Корзина для белья пуста — значит, Ева уже выстирала простыни.

Когда я поселилась у Евы, то провела много времени в этой комнате — точнее сказать, в этом шкафу. Тетя, возможно, считала подобное поведение странным, но ни словом не обмолвилась. Ева не моя кровная родственница, она вторая жена моего дедушки, то есть вообще мне не родня. И тем не менее она понимает меня как мать — в отличие от Мэй.

На втором этаже еще шесть комнат. Все они, кроме одной, закрыты на зиму. Ева редко их отпирает, только если ждет гостей. Но визиты случаются все реже и реже — по крайней мере так она говорит, когда звонит мне. Я медленно миную комнату за комнатой в поисках Евы и разговариваю на ходу. Призрачная мебель стоит, укрытая светлыми чехлами от пыли.

Измученная, я поднимаюсь на третий этаж. В восемьдесят пять лет у моей тети куда больше сил, чем у меня. Я каким-то образом понимаю, что она там, наверху.

— Ева! — зову я. — Это я, Таунер.

С трудом поднимаюсь по узкой лестнице, хватаясь за перила с обеих сторон. Я устала.

Третий этаж — мой. Ева отдала его мне той зимой, когда я к ней переехала: отчасти чтобы возместить потерю Острова желтых собак, который я так любила, отчасти потому, что на третьем этаже была смотровая площадка. Ева знала, что я буду пользоваться площадкой, чтобы следить за Мэй, которая в одиночестве жила на острове, отказываясь уезжать. Не считая редких случаев, Ева вообще не пользовалась третьим этажом — она частенько говорила, что со времени моего отъезда там ничего не изменилось.

— Комнаты ждут, когда ты будешь готова, — повторяла тетя и добавляла очередную поговорку — например: «В гостях хорошо, а дома лучше».

Сначала я карабкаюсь на смотровую площадку — единственное место, куда бы пошла Ева, поднявшись на третий этаж. Но там ее нет. Наверху только гнездо чайки — кажется, брошенное. Я стою на вершине того, что некогда было моим миром. Сколько вечеров я просидела здесь, глядя в сторону острова, чтобы убедиться, что с наступлением сумерек мать зажгла керосиновую лампу, а потом потушила, укладываясь спать. Я провела здесь все вечера той единственной зимы.