А еще в моем гаснущем сознании проскочила мысль – что же будет с мамой?! Как с ней поступит этот монстр, покончив со мной? И не было у меня никакого сомнения, что все будет очень, очень плохо.

Я рванулся, впился зубами ему в шею, зарычал, завыл, как зверь, и… случилось чудо! Голова врага вдруг выбрызнула осколками кости, мозга, выплеснулась кровью – раз, другой, третий!

И голос, такой знакомый, металлический, жесткий, грозно сказал:

– Отстань от него, сука! Не смей трогать моего сына!

И ослабли смертельные объятия! И зашатался враг!

Ни один враг не может устоять, когда на него набросится мать, защищающая своего сына! Кошки прогонят бультерьеров, защищая котят! Волчица прогонит медведя, прикрывая волчат! А тут… целый майор милиции с девятимиллиметровым пистолетом в руках!

Она многое умеет, моя мама. Печь пироги. Ругать телепередачи. Обнимать сына. Но еще – стрелять. Точно, без сомнений, разнося голову врага в клочья!

Шатаясь, я взял из руки свалившегося на пол врага нож кукри и двумя нетвердыми ударами отделил ему голову с плеч. На всякий случай. Хотя от головы мало что осталось.

Потом я лежал на полу, приходя в себя, а мама с Варей суетились, подкладывая мне под голову подушку, накрывая одеялом. Трогать меня они боялись, да я и запретил. А когда я отошел, восстановленный моими Бесами до состояния вменяемости, мы начали думать, как нам выстроить линию защиты – ведь куда-то надо было пристроить труп?

В голову приходило только одно – попрятать деньги, убрать лишние стволы и заявить, что в квартиру забрался вор, попытался нас убить, я же выбил у него пистолет, а мама уже довершила начатое.

Нехорошая версия, я это понимал лучше, чем кто-то другой. Пойди мы по этому пути, и нас свяжут с Хозяином, который никак не мог пробавляться квартирными кражами. И дотошный следователь может раскопать нашу причастность к пожару на загородной базе отдыха, и понеслось, поехало расследование, кроме неприятностей не предвещающее совсем ничего.

Мы могли бы вывезти труп за город, но велик риск попасться – только дурак считает, что темные делишки, вроде вывоза трупов в багажнике, следует совершать глухой ночью, пока спит милиция, пока спят соседи. Это самый верный способ вляпаться «по самое не хочу». Ночные патрули ГАИ останавливают все машины подряд, проверяют содержимое багажников, и одинокая «девятка», крадущаяся глухой ночью по улицам города, обязательно возбудит их законный интерес.

И кроме того – вывезли, к примеру, за город, а дальше что? Бросить труп в снег на обочину? А если кто-то увидит, как мы это делаем? Номер запишет? В лес не въедешь – снег. Закопать нельзя – земля как камень, не выдолбишь. Проблема, однако…

И тогда Варя позвонила Белокопытову. Я был против, но мама и Варя меня убедили – почему не попробовать? Хитрее и продуманнее ее отца нет на всем белом свете! И я в этом скоро убедился.

Белокопытов появился через полчаса, румяный и вполне себе здоровый на вид. Ни следа того, что он только недавно не мог двигаться без скрипа зубного и сдерживаемых стонов. Возможно, выпил каких-нибудь снадобий. Так ли это – я не спросил. Не до того.

С ним вдвоем мы упаковали тело в полиэтилен, который он заботливо принес с собой, я подогнал машину, и через полчаса сверток с обезглавленным трупом лежал уже на дорожке во дворе дома Белокопытова, заставляя отводить глаза и не думать, что в этом свертке лежит. Противно до того, что аж сердце у меня замирало.

Куда Белокопытов потом дел тело – не знаю. Спрятал куда-нибудь. Или сжег. Или растворил в кислоте. Да какая разница, куда? Главное – теперь не было никаких улик и не было опасности, которая нависала бы над нами все последующие годы.

Восстанавливался я неделю. Неделю лежал, доползал до обеденного стола, в туалет-ванную и снова лежал. Как у меня хватило сил двигаться с простреленной грудью, с пробитыми кишками, с легкими, разрубленными стальным клинком, – я не знаю. Как-то жил. Хрипел, задыхался, но жил.

Мне тяжко все это далось. Я сбросил несколько килограммов веса, хотя лишнего веса у меня не было вообще. «Обтянутый жилами скелет» – так меня назвала Варя, все эти дни не отходившая от меня ни на шаг.

Все закончилось только тогда, когда я выхаркнул последнюю пулю, отторгнутую моим патологически неубиваемым организмом.