— Сара, мы ее вернем. Обязательно. Мы ее вернем.

— Мне ее не отдадут.

— Ты ее мама. Ты хорошая мама, я же видел, как ты с ней обращаешься. Почему не отдадут-то?

— Мне шестнадцать лет. У меня были неприятности во всех школах, где я училась. Я убежала из дому. Жила в наркопритоне и только что оказала сопротивление полиции — расцарапала одному копу всю морду.

— Значит, у тебя были веские причины так поступать.

Вэл прикуривает очередную сигарету, а я думаю, как Адаму повезло, что она у него есть. Она не судит меня и не поучает.

— Расскажи бабуле все, — говорит Адам. — Об отце.

Этого я не могу. Она, конечно, сокровище, но я ее плохо знаю. Это — нет. Мотаю головой.

— Давай я?

Я пожимаю плечами, и он ей все рассказывает. Сигарета у бабули в руках тлеет, обжигает ей пальцы — так она слушает.

— Так Мия…

— Мия — его, — говорю. — То есть он ее отец. Но на самом деле она не его и никогда не будет. Она моя.

— Лапа, — говорит Вэл, — иди в Совет. Расскажи им правду и не умолкай, пока тебя не услышат. Она твой ребенок. Она должна быть с тобой. Мы тоже пойдем. Мы тебе поможем, правда, Адам?

— Конечно. Конечно поможем.

— Мы их одолеем, — говорит Вэл, окутывая нас никотиновым дымом. — Черт побери, одолеем. Не уступим победу этим подонкам.

Легко сказать. Потому что назавтра, когда я иду в приемную и добиваюсь наконец приема у социального работника, вызывают полицию. И меня отвозят в участок и предъявляют обвинение в нападении на полицейского.

Хуже всего, что при этом меня называют настоящим именем. Я-то думала, будто создала вокруг нас с Мией дымовую завесу, а ее развеяли. Когда я убежала с Паддингтон-стрит, полицейские подобрали мою куртку, а там в кармане было удостоверение личности. Какая я все-таки дура, самой не верится. Надо было давно выбросить удостоверение, порвать его. Зачем я за него так цеплялась? Чего ждала? Неужели я подсознательно думала, будто когда-нибудь заживу прежней жизнью?

Так что теперь они знают обо мне все — в полиции и в Комитете по правам ребенка. Сложили все куски мозаики — дом, школа, Джайлс-стрит, Мия, только никто не знает, что ее зовут Мия. Очевидно, Винни с мальчиками ничего им не сказали. Поэтому ее по-прежнему называют Луиза, а я думаю: «Хоть это у меня осталось. Ее настоящее имя. Кто она на самом деле».

И пока меня допрашивают, и пока заставляют сидеть без дела и ждать, я все время думаю о ней: вспоминаю ее лицо, ощущение ее тяжести на руках, ее запах, ее улыбку. Думать о ней — для меня пытка, но только так я смогу все это пережить.

Они заполучили меня и отпускать не собираются. Перебирают варианты: приемная семья, исправительное заведение… или возвращение домой.