—…Не много ли ты на себя берёшь? — вторил словам Лежика Шпуня.
— Не я, а мы…
Веселовский поднялся на ноги (не так ловко и грациозно, как это недавно проделала Зоя). Никто из приятелей ему не помог. Рудик пошатнулся, но устоял. Взвизгнул от боли, схватился за правую руку. Вскинул ненавидящий взгляд на Каховскую. Краем глаза я заметил, что Зоя отшатнулась. Порадовался, что закрыл сумку (потому что молния не пустила мою незащищённую перчаткой руку к рукояти пистолета). Сжал кулаки. Но Веселовский не пошёл на нас «носорогом». Лишь по-шакальи пролаял ругательства и угрозы. Я подумал о том, что Юрий Фёдорович вернётся из Москвы только в субботу. Вдруг усомнился в обещаниях Каховского. «А если не оторвёт?» — подумал я. Вспомнил, что скоро избавлюсь от пистолета — уже не повторю поступок Александра Македонского (и уж точно, не сделаю это при помощи «Вальтера»).
Правой рукой я сжал сумку, передвинул её на бок. Рывком высвободился из Зоиного захвата — будто вырвался на свободу. Услышал: «Миша!» Пальцы Каховской не уцепились за мой рукав: не успели. В четыре шага я преодолел отделявшее меня от Веселовского расстояние. Никто не рванул ко мне на перехват. Но Лежик и Шпуня умолкли на полуслове. Я на них не взглянул. Смотрел в глаза Рудика: на его огромные чёрные зрачки — раньше я часто их вспоминал, и вздрагивал от этих воспоминаний. Но теперь вздрогнул Весло. Он замолчал — мне показалось, что Рудик и не дышал. Я уловил запах мочи, но не опустил взгляд на штаны Веселовского. Не видел уже и пятна зрачков: смотрел на морщинку между бровей Весла. Я так и не узнал, попаду ли в неё с пяти шагов… первым выстрелом. Подумал: «Опять упаду на тротуар». Схватил Весло за левое запястье.
И увидел знакомую разноцветную вспышку…
…Боль исчезла. Но не стёрлись мои воспоминания о ней: они оставались яркими и «свежими». Сердце трусливо пропустило удар при одной только мысли о том, что боль вернётся. «Она вернётся, — подумал я. — Обязательно вернётся. Не ко мне». Я вдохнул холодный воздух. Лежал в темноте. И вспоминал мудрые слова о том, что счастье — это когда ничего не болит. Я наслаждался таким счастьем (хотя и чувствовал, как мороз покалывал щёки и кончик носа). Понимал, что помню не свою — чужую боль. Потому что уже сообразил: «приступ» завершился. Об этом говорили звуки голосов (в «видении» их не было); и свет фонаря, что постепенно рассеивал темноту. «А Юрий Фёдорович фантазёр, — промелькнула в голове мысль. — С таким будущим тестем от женитьбы не увернусь. Иначе, чего доброго, повторю судьбу Веселовского».
—…Я же говорил: с Михой всё будет нормально! — говорил Вовчик (я его пока не видел, но прекрасно слышал). — Чё вы испугались-то? Вон, уже глаза таращит. Ничё страшного! С ним такое бывает. Обычный «припадок». Ща Миха поваляется малёха и встанет. Всегда так случается — точно вам говорю.
Моё лицо онемело от холода (я уже сообразил, что очнулся на аллее около Дворца спорта: рядом с сугробом, где торчала облысевшая ёлка). Холодок прокатывался и по ногам. Но пальцы будто очутились рядом с тепловой пушкой: их то и дело обдувало тёплым воздухом. Слышал голоса парней и девчонок из «третьей» группы самбистов Дениса Петровича Васнецова. Голос Шпуни не различил. А громче других (как и всегда) говорил Вовчик: в этот раз рыжего не смутило даже присутствие «дамы сердца» (Светы Зотовой). Свету я тоже услышал — девочка разговаривала с Лерой Кравец. Обменивались фразами Эдик Ковальски и Лежик. Голос Славы Дейнеко я не надеялся услышать. Насторожился: мочала и Каховская. Причину её молчания понял, когда вернулось зрения. Увидел, что своим дыханием Зоя согревала мне пальцы.
— Спасибо, — произнёс я.
Девочка улыбнулась.
— Пальцы у тебя были холодными, как ледышки, — сказала она. — Я испугалась, что ты их отморозишь.
Я сообразил, что лежу не на земле. Но на чём-то твёрдом и неудобном (будто мне под спину затолкали мешок с камнями). И лишь затылком прижимался к Зоиным бёдрам (как уже не раз бывало после «приступов»).
— Я же говорил: сейчас очнётся! — сказал Вовчик.
Голова рыжего мальчишки заслонила фонарь.
Торчавшие из-под шапки волосы Вовчика сейчас походили на языки пламени.
— Прикинь, Миха! — сказал мой конопатый приятель. — Я уж подумал, что они меня толпой запе́нают! Пока ты не появился. А когда тебя увидел — понял, что пронесло!
Рядом с рыжим боксёром я увидел Олега Васильева.
— Мы тебя на автобусной остановке ждали, — сказал Лежик. — Договорились ведь, что встретимся на «Дворце спорта»! Полчаса там простояли. Задубели совсем. Так бы и говорил, что собираемся около «Ленинского»! Повезло, что Зою увидели. Она нам и сказала, где тебя искать. Бежали потом к тебе, как стадо бизонов на водопой! Ну… хоть согрелись — и то хорошо.
— Спасибо, — сказал я.
Зоя будто случайно прикоснулась губами к моей руке. Или, действительно, случайно? Я увидел на лице Каховской улыбку — улыбнулся девочке в ответ. Приподнял голову, огляделся. Взглянул на собравшихся вокруг меня мальчишек и девчонок — те притихли, словно по команде. Замолчали даже Вовчик и Ковальски (Эдик прижимал руку к боку, ушибленному вчера на занятиях по самбо). Я пробежался взглядом по румяным от мороза лицам. Дети разглядывали меня с любопытством — мои «припадки» были для них в новинку. Слава Дейнеко мне подмигнул (сдвинул на затылок ушанку). Света Зотова и Лера Кравец поглядывали на меня с жалостью в глазах, будто на раненого котёнка. Я сообразил, что вижу всю «третью» группу в полном составе: и тех, кого не встретил на вчерашней тренировке.