Под подошвами моих ботинок скрипел снег. Подобно звукам марша, он помогал мне удерживать взятый на старте темп. Ветер подталкивал меня в спину, швырял под ноги им же поднятые с земли крохотные льдинки. Ветер не добирался до пальцев моей правой руки, что внутри сумки через слой резины прикасались к холодной рукояти пистолета. Но те постепенно замерзали и без его помощи. Моя левая рука от холода страдала меньше: я спрятал её в карман пальто. На неё тоже не надел варежку. Потому что помнил: стрелять следовала «с двух рук». Я осторожно вдыхал морозный воздух. Уже слегка онемевший от холода кончик носа подсказывал: температура на улице сегодня опустилась едва ли не ниже двадцати градусов по Цельсию — нечастое явление для Великозаводска, далеко не самого северного города СССР.

Я по диагонали пересёк площадь перед Дворцом спорта. Изо рта вылетали клубы пара: густые, похожие на табачный дым. Они напомнили мне о Зоином отце. Я мысленно помянул Юрия Фёдоровича Каховского нехорошим словом: тот будто нарочно уехал в командировку в «неподходящее» время. Мимо меня прошла шумная ватага детей (как и я, детишки «дымили», будто паровозы). Мальчишки удостоили меня равнодушных взглядов. И торопливо проследовали к ведущей в сторону дома Каховских аллее. Я не пошёл за ними — свернул на другую дорогу, по которой сегодня уже проходил вместе с Зоей (полтора-два часа назад). Всё же обернулся, прежде чем зашёл за высокие, похожие на стену снежной крепости кусты. Зою не увидел. Понадеялся, что девочка вняла моим указаниям: дошла до автобусной остановки.

Я изначально планировал задействовать Каховскую лишь при старте запасного плана. Не собирался впутывать Зою в разборки со шпаной. Ни в одном из моих планов не выделил ей место на острие атаки. Однако наметил для девочки важную роль при запуске резервного варианта «спасения Вовчика». Решил, что «скину» ей пистолет (после того, как «всё закончится»). Неважно, как я добьюсь своей цели: со стрельбой, или без применения оружия. Меня вполне устраивал и тот вариант, в котором хулиганы испугаются одного только моего грозного вида (и «Вальтера», разумеется). Но даже он предполагал, что оружие после завершения «операции» следовало либо выбросить, либо хорошенько спрятать (от греха подальше). Выбрасывать пистолет не стану (ни в коем случае). Доверю его временное хранение дочери подполковника советской милиции.

Свернул на очередном перекрёстке. Порадовался, что Паша и Валера Кругликов возвращались с занятий в «Ленинском» иным маршрутом. Первым делом Солнцев провожал приятеля к остановке — оттуда уже топал к своему дому. Его путь не пролегал мимо «той самой» выброшенной после праздника ёлки. Да и мы с Каховской обычно тут не шли. Я подумал, что ёлку будто специально воткнули около самой малознакомой для меня аллеи. Словно рассчитывали, что там я её не отыщу. Прислушался (затаил дыхание). Услышал голоса. Слов не различил. Но узнал интонации Вовчика. Рижий, как и всегда, не мямлил и не шептал: мой конопатый приятель говорил громко, будто с вызовом. Я подавил желание вынуть из сумки руку, чтобы подышать на заледеневшие пальцы. Не перешёл и на бег — лишь склонил голову и нахмурил брови.

Представил, какую увижу перед собой картину, ещё до того, как свернул на ведущую к пятиэтажке Сомовых дорожку. И не ошибся. Точно, как в моём «видении»: трое парней уже зашли Вовчику за спину, отрезали ему путь к отступлению (будто действительно верили, что рыжий отступит). Рудик Веселовский не размахивал ножом. Ножа в его руке не было: Вовчик носком ботинка отбросил клинок в сугроб. Весло поднимался с земли. Размазывал по лицу кровь (юный боксёр уже «двинул» ему «в пятак»). Рудик с удивлением посматривал на свои окровавленные ладони. Старшие парни мне не показались напуганными или озадаченными; они посмеивались над Веселовским, щёлкали семечки. Те, кто помладше, не улыбались: поглядывали на Вовчика и на пятна крови (что остались на месте падения Весла) — в свете фонаря кровавые следы казались почти чёрными.

Вовчик смотрел на противников исподлобья, словно готовый к атаке молодой бычок. Меня он либо не увидел, либо не узнал (не взглянул в мою сторону). Он сыпал на противников угрозами и оскорблениями. Я удивился его изобретательности (не зря мы прочли столько книг). Мальчик не использовал для своих восклицаний ни одного слова из словаря Ожегова — заменял их вариациями тех слов, о которых Сергей Иванович в своей книге забыл или постеснялся упомянуть. Я отметил, что Рудик Веселовский едва ли не на четвереньках полез в снег за ножом (в «тот» раз он клинок не нашёл). «Ледышки я убрал», — промелькнула у меня мысль. Старшие парни ухмылялись; и будто наслаждались красочными выражениями Вовчика. Младшие хмурились. Они дожидались сигнала от вожака, чтобы атаковать рыжего мальчишку — одновременно, с четырёх сторон.

Я вспомнил, как быстро в моём «видении» подручные Шпуни повалили Вовчика лицом в снег. Почувствовал, что момент нападения близок. Видел: противники бросятся на рыжего боксёра уже через пару секунд — в точности, как «тогда». Но в этот раз Шпуня не подал сигнал к нападению. Потому что я шагнул на свет. И прокричал: «Стоять!» Не вынул из сумки пистолет. Но и не выпустил рукоять. Мальчишки вздрогнули. Младшие пугливо шарахнулись в стороны. Старшие убрали с лиц ухмылки — уставились на меня с нескрываемым удивлением, будто на инопланетянина. Посмотрел на меня и Вовчик. Он недоверчиво произнёс: «Миха?» Не обернулся лишь Веселовский: Рудик шарил в снегу, бормотал неразборчивые фразы. Я почувствовал себя неловко: будто очутился в неглиже на королевском приёме в Букингемском дворце.

Поэтому не затянул паузу — сдвинул на затылок «петушок»: подставил холодному ветру лоб, макушку и уши.

И прокричал первое, что пришло на ум:

— Вы кто такие⁈ Я вас не звал!!

Жестом подозвал к себе Вовчика. Не вспомнил, как именно планировал запугать хулиганов. Но был уверен: точно не испугаю парней видом своих впалых щёк и чуть оттопыренных ушей. Похоже: я рассчитывал только на «Вальтер». Рыжий не тормозил — подхватил с земли спортивную сумку и рванул ко мне. На ходу он бортанул застывшего с приоткрытым ртом мальчишку. Вырвался из окружения он до того, как соратники Шпуни сомкнули ряды. И замер рядом со мной: плечо к плечу. «Как кучка спартанцев перед фиговой тучей персов», — промелькнуло в моей голове сравнение. Вот только я не чувствовал себя царём Леонидом. Сообразил, каким видели меня сейчас Шпуня с сотоварищами: тощим десятилетним мальчишкой с дурацкой шапкой на затылке и со странной перчаткой на левой руке (правую я из сумки не вынимал — сдавливал рукоять пистолета).

Шпуня будто позабыл о семечках. И о Вовчике. Смотрел на меня. Не ухмылялся. Не шутил над моей перчаткой или шапкой. Подросток пробежался по моей одежде глазами. Я отметил, что раньше этого парня не видел (только во время «приступа», когда убили Вовчика). Во времена перестройки и в «девяностые» Шпуня не «отирался» в моём районе. Тогда я вёл активную социальную жизнь — знал в лицо едва ли не всех местных более-менее «авторитетных» людей. Но со Шпуней сейчас встретился впервые. Словно этот парень не проживал в конце восьмидесятых годов и после развала СССР в Великозаводске. «Если вообще он тогда всё ещё "проживал», — подумал я. Заметил, что парень опустил взгляд на мою сумку: её боковая стенка чуть топорщилась из-за упиравшегося в неё ствола «Вальтера». Шпуня сплюнул сквозь зубы себе под ноги.

— Для кого интересуешься? — спросил он.

Шпуня будто озвучил отзыв на пароль.

Ещё в прошлой жизни (в юности) я выучил с полдюжины «правильных» ответов на подобные вопросы (каждый соответствовал определённому случаю — «по понятиям»). Но не повторил сейчас ни один из них. Потому что услышал топот шагов: за спиной. Он становился всё громче. Почудилось, что к освещённому пятачку под фонарём (что стоял рядом с торчавшей из высокого сугроба ёлкой) приближался табун лошадей… или взвод обутых в тяжёлые ботинки солдат. Я шагнул в сторону — не повернулся к шайке Шпуни спиной. Краем глаза заметил появившуюся из-за поворота знакомую красную куртку. Вслед за красной вынырнула бежевая, потом синяя. Из-за поворота появлялись всё новые цветные пятна курток, полупальто и шапок. Они были хорошо заметны даже в полумраке — на фоне белой стены из припорошенных снегом кустов.

По правую руку от меня мальчишки тоже зашевелились: шустро сбились в кучу рядом со своим насупленным предводителем. Они словно временно позабыли и обо мне, и о конопатом боксёре. Парни вглядывались в полумрак, смотрели на приближавшиеся к нам фигуры. Оглянулся и Вовчик — рыжий растеряно заморгал, сжал кулаки (так он реагировал на любые неожиданности). Лишь только я один улыбнулся: понял, кого увидел, ещё до того, фонарь осветил лица самбистов. Впереди всех к нам не шла — бежала Каховская (она шумно дышала, едва ли не постанывала). На шаг от неё отстали Света Зотова и Лежик. Увидел я и куртку Леры Кравец. Заметил блеск «настоящей, военной» кокарды на кроличьей шапке Эдика Ковальски. Каховская подбежала ко мне — шумно выдохнула и улыбнулась, будто первая пересекла финишную черту.

Она вцепилась в мой рукав, точно передала эстафетную палочку.

— Фууух, — выдохнула Зоя. — Успели.

Она улыбнулась Вовчику. Бросила строгий взгляд на Шпуню и его приятелей. Я обменялся приветствиями с Васильевым — устными (руку я Лежику не подал). Смотрел, как из-за поворота появлялись всё новые фигуры. Пока не видел всех. Но уже понял, что мне на помощь пришли не восемь и даже не двенадцать человек. К помеченному полысевшей ёлкой участку аллеи явилась едва ли не вся «третья» группа самбистов в полном составе — даже те, кто не был на вчерашней тренировке. Шпуня сунул руку в карман куртки. Сощурил глаза — сквозь узкие щели между веками смотрел на приближавшихся к нам самбистов. «Какого…» — начал он вполне ожидаемую фразу. Но тут же прервался. Дёрнул головой, скосил взгляд на выбравшегося из сугроба Рудика Веселовского. И будто позабыл, о чём хотел сказать.

Я тоже взглянул на Весло. Отметил: выглядел тот в точности, как в моём «видении» — за пару секунд до того, как ударил по голове Вовчика. Вот только теперь Рудольф держал в руке не ледышку — он сжимал рукоять ножа. «Нашёл всё-таки», — мысленно удивился я. Почувствовал холод в груди. Потому что понимал, что именно сейчас произойдёт. С губ Рудольфа капала слюна. В глазах Веселовского на фоне огромных чёрных зрачков отражалась лампа фонаря. Рудик тихо рычал: будто не человек, а зверь. Смотрел на лицо Вовчика. Шёл на рыжего, всё ускорял шаг, будто атакующий носорог. Я щёлкнул предохранителем (так же, как и во время своих «приступов»), взвёл внутри сумки курок. Взглядом отыскал давно намеченную мишень: мелкую морщинку между бровей Рудика Веселовского.