Вдову Килину, прямо так, как была, — в чунях на босу ногу, ночной полотняной рубашке и фуфайке — повезли в район, в распоряжение МГБ, но опытный в таких делах Калязин вздохнул: не будет от нее пользы для следствия.
Связь с Червоным? Так бандеровцы ночью, считай, в каждый второй дом заходят: там им продукты собирают, потому что местное население кормит тех, кто называет себя повстанцами. И, как пояснил полковник, людей тоже можно понять: дома тех, кто не пускает к себе бандитов, за симпатию к большевикам могут поджечь. Люди боятся за свою жизнь, а по автоматчику в каждую хату не посадишь…
Вообще, за связь с Остапом, или же Червоным, в округе можно грести людей пачками. Это лишние хлопоты, и не зря советская власть направляет по местам агитаторов для работы с местным населением.
Тогда и в самом деле пользы от задержанной вдовы НКВД не будет. К ней пришли, потому что там ночевали «москали» — мы с Калязиным. Если бы поселковый председатель положил нас в другом доме, по наши души пришли бы туда. Поэтому стоит лучше разобраться, кто именно оперативно сообщил Червоному в лес о том, что в Ямках ночует начальник районной милиции. Но и тут ничего нового для себя Калязин искать не советовал: глаза и уши у бандеровцев есть в каждом селе, в каждом городе, на каждом хуторе, и выявить эти связи МГБ и милиция пытаются уже несколько лет. Практически с тех пор, как наши выбили с Западной Украины немцев, снова установив здесь свою власть. И конца-края этому не видно. Так что выискивать связных, выявлять агентурные сети, уничтожать логова бандитов — главная задача всех подразделений МГБ. Поскольку такие показательные акции, как это убийство участкового, — основной метод врага, направленный на запугивание населения, это убийство никак не станет отправной точкой, от которой можно наверняка выйти на след Данилы Червоного.
И все-таки: дождь.
Под вечер, когда все понемногу улеглось и в доме Задуры готовились к похоронам погибшего, я попытался поговорить об этом с Калязиным. Правда, у него голова, как он сам сказал, была забита совершенно другими делами, поэтому, наверное, он толком не проследил за ходом моих мыслей.
А мыслил я, как мне казалось, довольно просто и логично. Когда ночью мы перебрались из дома на сено, полковник сам назвал мне время: ноль часов двадцать минут. Через три часа, то есть примерно в три двадцать, я должен был сменить его на карауле. Итак, при желании можно вычислить, когда начался тот спасительный для нас дождь: приблизительно в три часа ночи. Бандеровцы вломились к участковому, когда дождь начался или уже шел, но не перед самым рассветом, поскольку жена Василия, не зафиксировав времени, точно помнит: на улице было еще темно. Сереть, как я заметил, начало после четырех утра, я бы даже сказал — где-то даже в пять утра. Вот тогда те двое возле дома вдовы и появились.
Калязин либо не понимал, для чего мне вся эта математика, либо, что скорее всего, не хотел думать. А меня очень интересовало, откуда взялась такая большая группа людей. Вернее — как они среди ночи прошли мимо нас, точнее — мимо полковника, который как раз не спал, потому что стоял на карауле. И он, и я прекрасно видели, куда, в какую именно сторону пошли те Мирон и Лютый. А двигались они к лесу, в направлении, противоположном центральной части села, где стояли дома председателя Пилипчука и участкового Задуры.
Значит, группа вооруженных людей прошла мимо нас, но Калязин их не заметил. Я даже предположить не могу, что начальник милиции спал на посту, более того — он сам позаботился о нашей безопасности после того серьезного застолья. Или Червоный со своими людьми зашел в Ямки с одной стороны, сделал свое дело, а потом, подождав зачем-то лишний час, оставил село и вышел в лес с противоположного края. К тому же еще и послал двух своих бойцов ко вдове, по наши души.
Все это напоминало суетливую беготню, а не организованное и согласованное передвижение хорошо вышколенной группы так называемых повстанцев — каким я себе представлял отряд Данилы Червоного. Он уже десять лет воюет против всех с оружием в руках, да еще и дважды бежал из плена. Но ведь я должен был составить о враге правильное представление — только так я смогу оценить и его, и, соответственно, собственные силы, что даст мне возможность лучше и быстрее приспособиться к новым условиям службы. Потому что теперь я в самом деле понимал: тот уголовный бандитизм, с которым я сталкивался, не имеет ничего общего с тем, что творится здесь, — с вооруженной борьбой. Преступления совершаются не для собственного обогащения. Все действия тут направлены против советской власти, а значит, здесь идет война, и линия фронта — всюду, куда ни глянь.
Мои размышления о времени появления боевки Червоного в селе и возможном пути отступления, как и следовало ожидать, совсем не заинтересовали Калязина. Его больше волновало то, что после убийства Задуры Ямки остаются без милиционера, который выполнял бы обязанности участкового. Поскольку взвод бойцов МГБ, присланный сюда в обед, вряд ли задержится здесь надолго. Все оперативные действия, предпринятые по приказу их командира, молоденького лейтенанта с красными то ли от недосыпания, то ли от самогона, то ли от всего разом глазами, свелись к выборочным допросам и обыскам, которые, естественно, не дали никаких результатов. Если считать результатом конфискованные в двух домах продукты: лейтенант заявил, что это приготовили для бандеровцев, поэтому, если их не получается поймать, пусть хоть немного посидят в своих крыйивках голодными. Так я узнал: крыйивками называются подземные бункеры, оборудованные и старательно замаскированные в лесах. Там прячутся бандеровцы, и, как я, опять же, услышал от эмгебешного лейтенанта, с недавнего времени руководство аппарата госбезопасности настроено на выявление этих бункеров в окрестных лесах. «Выкурим, как лису из норы!» — пояснил красноглазый.
Именно поэтому вечером Калязин предложил мне остаться в Ямках участковым. Это было именно предложение, но, зная полковника, я прекрасно понимал: он может и приказать, и любому другому на моем месте он отдал бы соответствующий приказ. Но мне, по большому счету, и приказ не нужен, потому что я сам собирался занять место Василия Задуры. Так же добровольно, как недавно Калязин занял место погибшего начальника олыцкой милиции.
Странно как-то все получалось: согласившись временно, до особого распоряжения выполнять обязанности начальника милиции, полковник Калязин держится на этой должности с марта, и его воспринимают не как временного, а как
Представьте себе: я пробыл тут меньше месяца, и за это время произошло столько событий, суть которых я, человек с партбилетом в ящике стола, до сегодняшнего дня отказываюсь понимать…
Солдаты простояли в селе трое суток: дел для них в этих местах было достаточно.
В Маневцах, что за двадцать километров от Ямок, произошло открытое столкновение бойцов МВД с бандеровцами, судя по всему — с вездесущей боевкой Червоного. Налетели среди бела дня. Рота сопровождала в Луцк грузовики с местными жителями, которых организованно везли на вокзал, чтобы отправить на новое место проживания: промышленный Донбасс поднимался из руин и рабочих рук катастрофически не хватало. А я уже знал, что бандеровцы призывали местных крестьян и горожан бойкотировать переселения, называя их принудительными.
Видел я и похожую листовку, держал в руках, даже читал. Ну что могу сказать… Раз люди тут несознательные и не понимают, где именно советской власти нужны рабочие руки, то они сами виноваты в том, что их перевозят принудительно, под конвоем… Вот вам и весь сказ.
О столкновении в лесу под Маневцами мне кратко рассказал по телефону Калязин — он уехал раньше, чтобы быстрее уладить все формальности, необходимые для моего вступления в должность участкового в Ямках. Погибшие были с обеих сторон, двух убитых бандеровцев узнали, и есть достоверные сведения о том, что они из боевки Остапа. Собственно, Калязин инструктировал меня и насчет раненых: они среди нападавших наверняка есть. Прятать их могут не в лесу, а по сельским хатам — в подготовленных для таких случаев бункерах. Я должен был иметь это в виду, ведь вполне вероятно, что раненых будут прятать на территории, находящейся в моем ведении.
К тому времени я уже освоился на новом месте. Получив в наследство от покойного Задуры тот самый немецкий мотоцикл БМВ, смотался на нем в райцентр, забрал свои нехитрые пожитки и поселился пока что в поселковом совете, оккупировав кожаный топчан в углу одной из двух комнат — меньшей, где сидели счетовод и бухгалтер. При поляках тут была управа, а немцы сделали отдел вспомогательной полиции: к зданию прилегал подвал, где можно было закрывать задержанных. Мой предшественник тоже использовал этот погреб как камеру предварительного заключения, но охраняли задержанных «штырьки», а Задура жил дома. Поселковый совет — единственное место, где был телефон, а это мне очень даже подходило.