Он пожал плечами.

— В таких случаях ставки в игре превосходят все, что ты можешь вообразить.

Йиме покачала головой.

— Вообразить можно и полностью противоположную ситуацию.

— Как бы там ни было, нейросеть заметно упрощает восстановление личности из резервной копии, — рассудительным тоном заметил инструктор.

— Это не мой жизненный выбор, — холодно сообщила Йиме.

— Ну ладно, — вздохнул Костриле, принял высокий бокал с напитком из рук кого-то, кто в кадре уже не поместился, и тут же продемонстрировал бокал девушке. — До скорого? В следующий раз мы займемся чем-то более практичным, торжественно обещаю!

— До скорого, — кивнула она. — Сила в глубинах. — Но экран уже потемнел.

— Выключить экран, — приказала она, тем самым скомандовав сравнительно тупому домпьютеру отключить все коммуникационные каналы. Не то чтобы Йиме сильно беспокоили полноразумные домосистемы, но девушке уж точно не хотелось быть под постоянным наблюдением одной из таких. Ее немало радовала мысль, что в своем сиюминутном окружении вообще и личном жизненном пространстве в частности она на несколько порядков превосходит всех по уровню интеллекта. В жилище, расположенном на хабитате Культуры, этого, кстати, было не так-то легко достичь.

Надо сказать, что, поскольку Пребейн-Фрутелса Йиме Лёйтце Нсоквай дам Вольш, предпочитавшая зваться просто Йиме Нсоквай, прибыла сюда с другого хабитата, ее имя теперь утратило всякий практический смысл, ведь по нему нельзя было установить ее точный адрес — даже приблизительно. Хуже всего было носить имя, связанное с одним местом, а жить в ином — это казалось ей чем-то вроде мошеннической проделки или дезертирства.

Она подошла к окну, взяла с подоконника технически примитивную, но вполне функциональную щетку для волос и продолжила укладывать длинные волосы в аккуратную прическу с той самой пряди, на которой остановилась, когда на терминал поступил срочный вызов от милицейского инструктора, и девушка нехотя застегнула индукционный воротник, чтобы окунуться в ужасающе реалистичную симуляцию обреченной орбитальной колонии. Конечно же, модель изображала не тот хабитат, на котором сейчас обитала Йиме, а более стандартный и хуже подготовленный к военным действиям. Но как безжалостно он был атакован и как легко захвачен!

Из овального окна, перед которым она остановилась, открывался вид, лишь слегка искаженный кристаллической прослойкой и другими материалами, образующими стекло: утопающая в зелени сельская местность с озерами, ручейками, одиночными деревьями, рощами и лесами. Все окна в жилище Йиме смотрели в одном и том же направлении, но пожелай она занять любую другую квартиру на том же уровне, картина мало изменилась бы: может статься, чуть меньше или чуть больше размытых расстоянием видов гор, внутренних морей и океанов, а так все то же самое, никаких других зданий в поле зрения, только лениво кружащиеся в воздухе жилые шлюпки или чья-то вилла на озерном берегу. Несмотря на это, Йиме жила в городе, и хотя здание, в котором располагалась ее квартира, имело весьма впечатляющие размеры — километр в высоту и сотня метров в диаметре, — конструкция эта не считалась центром метрополиса, образовывала лишь малую его часть и, конечно, даже рядом не стояло с наиболее грандиозными его постройками. Строго говоря, здание ни с кем рядом не стояло, потому что оно было частью Распределенного Города — а он глазу непривычного или наивного наблюдателя мог бы показаться чем-то очень далеким от городов в традиционном смысле слова. Города Культуры — там, где таковые вообще существовали, — больше всего напоминали огромные снежинки, пронизанные зеленью — или оплетенные другими растениями всех цветов и форм — до самой сердцевины конурбации на всех уровнях. Если бы возможно было собрать вместе и поставить рядом, на одном клочке земли, все здания города Ирваль на хабитате Диньол-Хэй, они, вероятно, показались бы воплощением далекого будущего, каким оно представлялось людям почти немыслимо древнего прошлого, поскольку состоял город преимущественно из небоскребов высотами от сотен до тысяч метров, лепившихся как попало, походивших то на тонкие изящные конусы, то на разбухшие вверх и вниз эллипсоиды. В целом все эти постройки поразительно походили на корабли, или звездолеты, как их тогда было принято называть. Так оно и было на самом деле. Здания представляли собой корабли, готовые стартовать в любую минуту и проложить путь в межзвездном пространстве куда угодно, хоть на край вселенной, если только в этом возникнет потребность.

Все несколько тысяч главных поселений хабитата Диньол-Хэй были спроектированы по одному и тому же плану и состояли из сотен исполинских зданий-звездолетов. Излишне напоминать, что по мере того, как принципы общественного устройства обретают научное основание, корабли такой цивилизации постепенно избавляются от грубо утилитарного дизайна во всех частях, сколько-нибудь существенных для функционирования звездолета. Обыкновенно они все же минуют промежуточную фазу, когда общая концепция лимитируется факторами, диктуемыми средой перемещения судна, но даже в таких условиях команда, пассажиры/обитатели и дизайнеры стремятся привести помещения корабля в соответствие с прихотливыми эстетическими вкусами, а там, глядишь, и само космическое путешествие становится делом настолько обыденным, насколько и любая хорошо освоенная технология (правда, этому предшествуют века господства вульгарной мощи банальных ракет). На этой стадии развития общества практически все, что не связано напрямую с космическими технологиями, может легко быть обращено в часть звездного корабля, предназначенного для проживания или (в самую последнюю очередь) перевозки в разные части определенной звездной системы людей и прочих существ, прискорбно плохо приспособленных к условиям высокого вакуума и излучения вынесенных в него промышленных производств. Одиночное здание преобразовать смехотворно просто. Чуток укрепить, самую малость переделать, там и сям законопатить, закутать в защитный кокон для пущей уверенности, прицепить пару двигателей — и можно отправляться в путь. Живя в Культуре, вы даже не будете особо нуждаться в сенсорно-навигационных устройствах: в радиусе одного-двух световых лет от любого хабитата все еще можно без труда подключиться к его инфосфере и переложить задачи навигации на свою нейросеть — да что там нейросеть, примитивного терминала размером с древнюю авторучку и то хватит. Космические путешествия стали занятием обычных энтузиастов — «сделай сам». Именно так и делалось, хотя статистические данные показывали, к неизменному удивлению ответственных за их обработку, что такое хобби во всей Культуре числится одним из самых опасных.

Среднестатистические показатели, впрочем, оставались вполне обнадеживающими. Но мотивы постройки зданий вроде того, перед окном в одной из квартир которого сейчас стояла Йиме Нсоквай, были иными: они обеспечивали элементарное выживание. Если бы сама орбитальная колония погибла в каком-нибудь катаклизме, обитатели ее могли бы в принципе спастись в таких постройках, представлявших собой огромные спасательные шлюпки. Эта концепция архитектурного дизайна то входила в моду, то выходила из нее. Когда-то, много тысячелетий назад, на заре истории Культуры, правила эти соблюдались неукоснительно. Впоследствии же, когда были разработаны способы постройки хабитатов всех сортов, а в особенности орбиталищ, легкость сооружения и простота защиты конструкций стали настолько очевидными, что жителям зданий не было никакой нужды забивать себе голову правилами выживания при катастрофах. Но вышеупомянутая концепция вновь стремительно обрела популярность, когда Идиранский конфликт совершенно неожиданно переместился из области абсурдных шуток в зону дурно пахнущих гипотез и затем — без предупреждения — в ужасающую реальность.

Целые звездные системы, переполненные густонаселенными хабитатами, внезапно оказались на линии огня, даром что прежде никогда всерьез не рассматривали такую возможность. Тем не менее почти все люди и даже несколько многомудрых Разумов Культуры продолжали придерживаться мнения, что никакое разумное существо, сподобившееся выйти в космос, даже не подумает атаковать хабитат размером с орбиталище, а тем более уничтожить его. По всеобщему молчаливому соглашению, оказавшемуся практически бессмысленным в аспекте военном, орбитальные колонии рассматривались скорее как произведения искусства, красивые места, где можно вполне насладиться жизнью, артефакты культуры, тщательно спроектированные и любовно воплощенные. Кому пришло бы в голову атаковать их?

Развивающиеся цивилизации и варварские выскочки-акселераты учились сосуществовать со старшими, и так или иначе на протяжении сотен эпох в Галактике раз за разом вырабатывался определенный консенсус на предмет взаимоотношений Вовлеченных. Разрешение межцивилизационных конфликтов стало предметом особого искусства. Панвидовая мораль постепенно менялась, отступая от обычаев давно минувших несчастливых деньков. И постепенно уничтожение предметов материальной культуры и прочих достижений цивилизации стало рассматриваться почти всеми участниками галактического сообщества как бессмысленный, контрпродуктивный, грязный, чуждый военному искусству метод, помимо прочего недвусмысленно указывающий на катастрофические масштабы социальной угрозы, исходящей от тех, кто вздумал бы им пользоваться. Такая точка зрения — вполне цивилизованная и культурная — была, разумеется, не лишена разумных оснований. К сожалению, Идиранский конфликт безжалостно вскрыл все уязвимости такого подхода.

Большинство идиран получали от войны столь же искреннее наслаждение, какое иные черпали в игре, но была среди них и декадентская группа гражданских слюнтяев — именно ей, среди прочих, вознамерились джихадисты доказать, кто в галактическом доме хозяин и кто представляет цвет этого фанатичного, идеально приспособленного к войне вида. Было принято решение нанести Культуре сокрушающий удар в самом начале новообъявленной войны, и за выполнение этой задачи идиране взялись с огоньком, атакуя и уничтожая каждый хабитат в пределах досягаемости их военных флотилий.

Типичное орбиталище представляло собой тонкий браслет материи диаметром около трех миллионов километров, вращающийся вокруг солнца. Гравитация на поверхности хабитата создавалась за счет того же вращения всей конструкции, какое обеспечивало имитацию смены дня и ночи. Достаточно было лишь одного разрыва на всей длине хабитата, а она при толщине всего лишь в несколько тысяч километров составляла больше десяти миллионов километров, чтобы колечко разорвалось, бесцеремонно вышвырнув атмосферу, обитателей и все элементы пейзажа в космическую пустоту.

Обитатели хабитатов были в полном замешательстве. Естественные катаклизмы считались на орбиталищах делом совершенно неслыханным, поскольку системы, в которых были расположены колонии, перед закладкой хабитата тщательно очищались от космического мусора — его-то потом и перерабатывали в строительные материалы для орбиталищ. И даже самые беспечные колонии, общество которых пребывало в фазе ничегонеделания, обеспечивались при постройке солидным арсеналом защитных систем, способных отклонить с курса и удалить в космические глубины, а то и уничтожить, все скальные обломки и ледовые глыбы, оставшиеся в системе и потенциально угрожавшие хабитату. Однако против оружия, которым располагали идиране — как и многие другие цивилизации Галактики, — у орбитальных колоний защиты не было, и они оказывались совершенно беспомощны. Когда идиранские корабли обрушились на орбиталища, Культура по большей части только вспоминала, что такое война и как строить военные корабли; те немногочисленные боевые суда и милитаризованные по последнему слову тогдашней техники корабли Контакта, какие Культура могла выдвинуть на передовую, были смяты, отброшены и в конечном счете разбомблены в пыль. Погибли десятки миллиардов человек, и все эти смерти даже с идиранской точки зрения оказались совершенно бесполезными, ведь Культура, даже получив очень чувствительный удар, категорически отвергла возможность выйти из войны. Идиранские флотилии получили соответствующие инструкции, залатали незначительные повреждения и вернулись к более стратегически важным, чтобы не сказать почетным, занятиям. Тем временем Культура — к своему собственному изумлению, а что уже говорить об остальных, — впала в вопиющее ретроградство, собрала все силы, какие могла, произвела необходимые приготовления, облекла властью и полномочиями нужных функционеров и решительно ринулась в драку под неумолчный хор несчетных триллионов голосов: Это будет очень долгая война...

В скором времени многие хабитаты были эвакуированы, прежде всего те, что располагались совсем близко к линии фронта. Некоторые переоборудовали для военных нужд, насколько это вообще имело смысл в свете вновь открывшихся обстоятельств — ведь хабитаты оказались так уязвимы и с беспощадной очевидностью хрупки под залпами современных орудий. Многие колонии обезлюдели, их атмосферы конденсировались и смерзлись, превратив хабитаты в исполинские снежки.