Из специального вагона на очищенный от снега, вымощенный старинным камнем перрон выскочил молодой человек. Был он мелок ростом и худощав. Копна чёрной вьющейся шевелюры, узкий высокий лоб, усталое холеное лицо… На выходе из вагона ему услужливо пытался подать руку какой-то важный железнодорожный чин, грузный и статный. Но молодой человек не обратил на него внимания, даже не отмахнулся. Так, не заметил и все – он давно уже не подает руки не представленным или не интересным ему людям, тем более фигурам малозначащим.

Был молодой человек щегольски одет: чёрное демисезонное кашемировое пальто иностранного покроя, небрежно наброшенное на плечи, сейчас распахнутое – что для молодого организма легкая прохлада? Без головного убора, белая рубашка, тоже не наглухо застегнутая, с высоким, кокетливым воротником. Чёрные брюки, чёрные же лакированные туфли. Пенсне…

Шагал размашисто, по-хозяйски. Да он и был здесь хозяином. Как и по всей Орловской губернии, как по другим губерниям, как по всей России. В свои тридцать три года достиг он невероятных высот.

Вышагивал гражданин сейчас к расположенному рядом с вокзалом железнодорожному депо, где, по словам председателя орловского губисполкома Б.М. Волина, который приходил к нему в вагон, собрались и бузят местные железнодорожники. Чего-то не поделили с властями, шумят, кричат, что денег им не выплачивают, что семьям есть нечего, что дети малые голодны. Господи, где сейчас дети сыты? Вся страна трудно живет. Разболтались тут они в Орле этом, обнаглели.

Усмирять любую бузу было для молодого человека делом привычным. Не умеют они, эти местные чиновнички держать народ в узде, с людьми не умеют разговаривать. Народ – это же форменный малый ребенок, ему когда-то надо пообещать то, чего он просит, когда-то дать конфетку, а, если надо, то и ремня дать хорошего, чтобы не орал, как оглашенный.

И эту бузу он усмирит, не впервой. Воровскими шайками руководил, с бандитами в тюрьмах договаривался, на партийных съездах теперь верховодит и на съездах советов. Все, как миленькие, сидят и слушают его одного. Скажет короткую, но зажигательную речь, бравурную, острую, в поддержку рабочего класса, заверит, что вот сейчас вернется в Москву и во всем разберется, выявит негодяев, не уважающих трудовой люд, оторвет собачьи головы всем, кто мешает строить светлое будущее. Управлять неуправляемой толпой – это его стихия. Он утихомирит эту бузу, он сумеет.

Молодой человек не вышел бы из своего теплого, комфортного вагона и не пошел бы к этой дурацкой бастующей толпе, да только есть загвоздка: стачники завалили пути всяческим хламом: шпалами, бревнами, крупным каменьем, железным ломом, старыми рельсами и охраняют завалы, никого к нему не подпускают. В Москву дороги теперь нет. Если не решить вопрос, страна долго еще не увидит своего руководителя. А ему надо, срочно надо ехать, там очередной партийный съезд собирается, вопросы власти будут рассматриваться… Нет, никто, кроме него толком поговорить с железнодорожниками сейчас не сможет. Сможет только он один, больше никого народ слушать не будет.

Вот и забастовщики. Перед ним стояли люди с искаженными от ненависти лицами. Злобная, готовая ринуться на него толпа. И, что самое непредсказуемое: в руках у людей булыжники, палки-железяки, поленья. Это еще зачем, чего они хотят? Такого он не ожидал. Чего тут сказать-то? В чем можно убедить этих людей?

– Товарищи, – только и начал он. И больше сказать ничего не успел. Толпа бросилась на него, в молодого, модно одетого гражданина полетели всякого рода тяжелые предметы, его сильно избили, он упал на землю.

Конечно, с ним была охрана, и охрана выручила, ринулась на защиту, не дала его линчевать, спасла от смертельной расправы. Но состоялся тяжелый бой с револьверной стрельбой, с кровью с обеих сторон. Результат был, конечно, предрешенным: победили обладатели огнестрельного оружия – охранники. На поле боя появились убитые и раненые с той и другой стороны.

А молодой мужчина, изрядно пострадавший, остался лежать в сильно помятом виде, с непокрытой головой прямо на тоненьком, хрустящем весеннем ледку. В той нервной ситуации он оказался, как говорится, не у дел. Дерущемуся народу долго было не до него: народ пытался расправиться с охраной, та отступала и отстреливалась из наганов, потом уносили раненых и убитых, потом искали рабочих, чтобы разобрать завалы на путях, этим никто не хотел заниматься.

Молодой человек долго лежал на холодной, ледяной земле самого начала весны лицом вверх. И на него падал с неба мелкий ситник – занудный колкий снежок.

Звали молодого человека Свердлов Яков Михайлович. Был он Председателем ВЦИК – Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета – высшего законодательного, распорядительного и контролирующего органа России. И являлся он по официальному статусу повыше, чем сам В.И. Ленин, потому что тот именовался всего лишь главой правительства, а Свердлов руководил всеми Советами, как в центре, так и на местах – главной в стране руководящей государственной системы, фактически верховодил государством по имени Россия.

Потом, уже в кремлевской квартире, он еще продолжительное время в полумертвом состоянии лежал в постели. Перед смертью его навестили все соратники по партии. Не приходил только Ленин. Он пришел на очень короткое время за несколько минут до смерти Свердлова. И быстро ушел. Не теплым получилось прощание. Умер Свердлов 16 марта 1919 года в своей кремлевской квартире.

Такие вот дела.

И в ситуации этой не могут не возникать вопросы. Давайте зададим их сами себе по порядку, хотя бы самые важные и постараемся дать на них вразумительные ответы.

Вопрос первый. Почему, с какой стати 7 марта 1919 года, в пятницу (а это была как раз пятница), в губернском городе Орле забастовали железнодорожные рабочие? По пятницам ведь добрые люди стачки и забастовки не устраивают. Пустое дело – этот день недели: впереди выходные, все люди не работают, а ты ходишь посреди них и чего-то там бастуешь… Заваривать такой кипишь надо в начале недели, чтобы заблокировать производство, остановить станки, отлупить руководство, поорать во всю глотку… Чтобы работа остановилась на всю неделю, чтобы бастующих заметили и, может быть, пошли навстречу. Такие вещи и ребенок понимает, а уж закаленный в классовых боях орловский пролетариат не осознавать этого не мог. Какой-то неурочный протест получился.

Вопрос второй. Где было руководство города и железнодорожного узла, прекрасно осведомленное в том, что к ним прибывает столь важная персона? Почему не заткнули рты протестующих отрядом милиции – конным или пешим, или же специально вызванной воинской частью? Почему не разогнали хулиганов заранее и фактически способствовали кровавой развязке?

Вопрос третий. Протестующие люди всегда чего-то хотят, для этого и протестуют. В этой ситуации вроде бы тоже все понятно: рабочие просили хлеба для своих детей и денег для семей, поэтому сильно волновались. Все логично. Но возникает серьезнейший, необъяснимый вопрос: с какой стати просящие все это у начальства (то бишь у Свердлова) люди не вступили с ним в должные переговоры, ведь руководство наверняка пошло бы на какие-то уступки, а сразу начали его избивать, а точнее говоря, просто-напросто убивать. Ведь в таком случае они не получили бы то, что просили. Более того, пошли на тяжелое преступление, за которое всем грозило бы самое суровое наказание – смерть.

Что-то тут не вяжется во всей этой истории. Начальство так не встречают.