Показалось.

Еще как может.

— Так, стоп, дорогой мой. Тебя, я так понимаю, все остальные «варианты» уже под зад пнули, поэтому ты приполз ко мне. Это, кстати, объясняет не слишком цветущий вид букетика, — я откровенно смеюсь над этим потрепанным бабником. — Давай-ка, закатывай губу обратно и иди на все четыре стороны.

Во взгляде Вити появляется испуг.

Что, неужели я действительно тот самый последний вариант, на шею которого он так надеялся? Даже обидно немного становится.

— Ты меня разлюбила? — он хмурится, задавая свой абсолютно наивный вопрос.

Никогда и не любила — крутится в голове.

Мне не сильно хочется с ним спорить, так что я просто киваю головой и пытаюсь обойти его покачивающееся тело, пока он нечаянно не сшиб меня с ног.

На всю жизнь хватило прошлого раза, когда на парковке Виктор сделал это специально.

С другой стороны, мне, наверное, стоит его поблагодарить, потому что благодаря той ситуации в мою жизнь прочно вошел по-настоящему мой мужчина.

Мужчина, рядом с которым я начала жить.

— Ничего… Это ничего… Я сделаю так, что ты снова в меня влюбишься, — он начинает наступать, а я испуганно пячусь назад — все же по комплекции Виктор меня превосходит и это действительно пугает.

— Успокойся, Вить. Тебе просто надо проспаться. Помирись с женой, вернись к ней, у вас же дети… — пытаюсь заболтать, но это не работает.

Где, черт возьми, Стас?

Вспоминаю о его синяках под глазами и думаю, что он отрубился в машине и видит уже десятый сон почти со стопроцентной гарантией.

— Прямо сейчас напомню, как нам было хорошо вместе. Тебе же нравилось, когда я тебя трахал? Не дергайся, крошка, я заставлю тебя кончить.

Я пытаюсь ускользнуть от Виктора, бью его по рукам, царапаю так, что у него проступает кровь на щеке, только вот все это его затуманенному алкоголем сознанию наверняка кажется прелюдией.

Он одобрительно похрюкивает, когда все же удается схватить меня за задницу, дышит мне в лицо своим перегаром и раздвигает коленом ноги.

— Ты такая страстная, моя кошечка. Мне нравится. Самая горячая из всех сучек, которые у меня были.

— Отвали! Да отвали ты от меня! Помо… — остальное тонет в широкой ладони, которой мне зажимают рот, когда мне все-таки удается железной банкой с зефиром залепить по больной голове.