— Погодите… — Азирафель в изумлении посмотрел на него. — Францисканец… Вильгельм… проницательный ум и смелость выводов… Вы тот самый Вильгельм из Баскервиля?!

— Что вы имеете в виду?

— То, что у нас, кажется, общий друг — Уильям Оккам! Он рассказывал мне о вашей замечательной способности, как он выражался, «находить истину по ее легчайшим следам и приметам».

Теперь уже монах взглянул на ангела с радостным удивлением.

— Вы знакомы с Оккамом?! Часто видитесь? Скажите, как он? Я получил от него последнее письмо в начале прошлого года…

— Неделю назад, пока я не отправился сюда, мы виделись ежедневно, — в королевской библиотеке, при которой я состою в должности хранителя.

— Ну разумеется, кем еще может быть человек, всю ночь посвящающий чтению и разбору книг, — Вильгельма просто переполняла радость. — Так скажите же, Оккам здрав и бодр?

Азирафелю очень не хотелось умалять это бесхитростное счастье, но давать ложную надежду он посчитал жестоким.

— Бодр, но, увы, его здоровье сильно пошатнулось после смерти Михаила Цезенского. Однако он деятелен и остер умом так же, как и шестнадцать лет назад.

— Слава Богу и бесконечной милости Его, — Вильгельм с усилившимся интересом посмотрел на Азирафеля. — И наконец-то я понял, почему ваша фамилия сразу показалась мне знакомой. Оккам упоминал вас в своем письме! Азария Вайскопф, правильно? Я так и подумал. Он называл вас ангелом-хранителем библиотеки.

Азирафель поперхнулся отваром, но монах, захваченный приятной новостью, кажется, не обратил на это внимания.

— Что-то мне подсказывает, удивительные открытия на сегодня еще не окончились, — старик легко, точно юноша, вскочил с табурета. — Как, говорите, зовут владельца замка?

— Конрад фон Швангау.

— Отлично. Сейчас вернусь.

Пока Вильгельм отсутствовал, хранителя библиотеки разыскал старшина стражников с докладом, что лошади и люди готовы отправляться в обратный путь. Азирафель попросил бережно перенести в телегу все книги, аккуратно там их уложить и накрыть от дождя заранее припасенными холстинами. Тем временем вернулся Вильгельм — тоже с книгой.

— Около двух недель назад к нам пристал бродяга — оборванный, больной, но определенно, видавший лучшие дни. Он представился Манессом, швейцарцем, и утверждал, будто происходит из некогда богатого, но ныне обедневшего купеческого семейства. В доказательство былой славы показал вот эту книгу, с которой не расставался. Мол, ее по заказу главы семейства создали лучшие каллиграфы и иллюстраторы предыдущего императора. В дороге Манессу стало хуже и он умер, ничего не сообщив о возможных наследниках. Поэтому я счел возможным… Словом, вот она.

Книга оказалась объемистым томом, переплетенным в отлично выделанную кожу, с бронзовыми уголками крышек и двумя защелками в виде звериных голов. Язык был немецкий — разумеется, его «высокий» вариант. Текст, написанный остроконечными, плотно прижатыми друг к другу буквами сопровождался чудесными иллюстрациями: прекрасные девы и дамы благосклонно взирали на поединки рыцарей в кольчугах и убранных цветными шарфами шлемах; ученые мужи что-то диктовали ученикам; поэты в венках из цветов, сидя под яблоней или на зеленом холме, перебирали струны лир.

— Насколько я понимаю, это сборник поэтических сочинений местной знати, — прокомментировал Вильгельм. — В начале книги приводится список авторов. Смотрите, пятый во второй колонке… Хилтболд фон Швангау. Полагаю, это предок нашего уважаемого хозяина. Судя по его текстам, он тонко чувствовал прекрасное…

Словно в насмешку над его словами в дальнем конце коридора послышалась хриплая брань, а затем звук уверенных, хозяйских шагов. В комнату, откуда уже вынесли все книги, вбежал кастелян:

— Их милость пожаловали, сильно не в духе, — тихой скороговоркой выпалил он и поспешил убраться подальше от дверного проема.