— Вы обождите чуток, мой господин, я побегу доложусь, — предложил кастелян и рыбкой нырнул в море голов, плеч и снующих туда-сюда слуг с пустыми и полными блюдами в руках. Вернулся он очень быстро и, почтительно поклонившись, доложил: — Их светлость велели провести вас прямиком к наследству, чтоб, значит, познакомились… А они сами чуть погодя вас навестят. Откушать с дороги желаете ли?

— Благодарю, я не голоден, но мои сопровождающие наверняка не откажутся от ужина.

— И о них позаботимся, а как же… Прошу за мной, мой господин.

В коридоре на них налетел взъерошенный малый в засаленной стеганке:

— Там это… еще приехали. Говорят, монахи. Ехали в Фюссен, сбились с дороги… Просятся на ночлег. Пускать?

— У нас не постоялый двор. Го… — тут стриженой головы в сером чепце коснулось некое теплое дуновение, и слово, начавшееся с «го», вместо «ни» обрело совсем иное завершение: —…споди Боже мой, пускать, пускать разумеется! В такую непогоду нельзя без крыши над головой! Распорядись там насчет их лошадей, я потом подойду.

Малый, приоткрывший от удивления рот, захлопнул его и умчался. Азирафель удовлетворенно вздохнул: обычный управитель замка, конечно, не король Людвиг, но доброе дело сделано, значит, есть что написать в отчете.

«Наследство», как выразился кастелян, было свалено кучей в углу длинной темной комнаты без окон. Судя по теплу и запахам, за стеной находилась кухня. Масляный фонарь осветил груды переплетов, разлохмаченных обрезов, измятых свитков.

— Ох, ну разве можно так обращаться с книгами?!

— Так оно ж ненадолго… вы ж заберете их, мой господин?

— Обязательно. Я сейчас же займусь разбором, надеюсь, их не успели погрызть мыши. Оставьте мне фонарь, пожалуйста, и можете идти.

— А почивать разве не изволите?

— Нет пока. Ступайте, любезнейший, благодарю за труды.

Отделавшись от смертного, ангел начудесил карманный светоч небесный, потому что масла в фонаре почти не осталось, сотворил обычный табурет, и принялся за разбор «драгоценных библий, евангелий и трудов отцов церкви». Первый же том, вытащенный из груды, подтвердил: поездка в замок оказалась не напрасной.

Половина кучи уже превратилась в ровные штабеля, когда в коридоре послышались шаги и знакомый голос кастеляна: «Уж не взыщите, святой отец, все покои заняты гостями. Не в конюшне же вам почивать…» — ему что-то ответили и он закончил с угодливым смешком: «Оно конечно, но яслей у нас нету, потому как не держим ни овец, ни коз… А в конюшне и так битком народу!»

Азирафель погасил светоч. И вовремя: на пороге возник управитель, а вслед за ним высокий худой монах в рясе францисканца. Обнаружив, что в комнате есть люди, францисканец заметил с сильным акцентом:

— Здесь нельзя спать. Идем в конюшню, — сквозь акцент в его голосе пробивалась смертельная усталость.

Ангела вовсе не прельщала перспектива нового путешествия по замку к предполагаемой спальне. Очевидно, и монаху меньше всего хотелось идти куда-либо. Ровные стопки книг могли послужить отличной ширмой, а вопрос кровати отпал сам собой: в коридоре маячил давешний детина с огромной охапкой соломы в руках.

— Уверен, мы друг другу не помешаем, — заключил Азирафель, и добавил, перейдя на латынь: — Сон рядом с книгами самый полезный. К тому же здесь тепло и сухо.

— Воистину, вас послал мне Господь, сударь, — францисканец с нескрываемым облегчением перешел на привычный ему язык. — У меня пока было мало времени изучить как следует местное наречие, скверно чувствовать себя почти немым… Благодарю за приглашение, оно более чем кстати.