Скорее, первое — «опричники» привыкли к безнаказанности, к тому, что нет необходимости прятать следы.

Занятно только, что старый розенкрейцер излагал вовсе не полезные для расследования сведения… Какие-то легенды, о Граале, о Марии Магдалене, об Атлантиде и бунте Сатанаила. Интересно, но неужели это все?

— Хм, ага… — сказал Олег, добравшись до листка, озаглавленного «Члены Ордена».

Но как выяснилось, обрадовался он рано — лист оказался заполнен не именами, а прозвищами!

Самыми разными… Черный Рыцарь, Граф, Метеоролог, Страж Моста…

Олег пробежал его до конца, и на предпоследнем замер, точно пригвожденный к стулу — либо перед ним невероятное совпадение, либо в числе розенкрейцеров находится некто, хорошо Одинцову знакомый!

Вовка Бер, пухлый, кудлатый и неряшливый, младше на четыре года, живший в соседнем дворе… они не были друзьями, для детской дружбы это слишком большая разница, но постоянно сталкивались и даже время от времени общались вплоть до того времени, как Олег перебрался в Петроград…

Да и потом Бер приезжал в старую столицу, пытался устроиться на работу, но ничего у него не вышло. Но уже тогда он интересовался всякими странными вещами вроде запрещенного в Вечной Империи учения графа Толстого и бредней мадам Блаватской, основательницы движения теософов, дальней родственницы первого президента Январской республики Витте.

Вовка всегда носил прозвище «Колобокс», да, именно так, за привычку добавлять букву «с» ко всем словам.

Есть вероятность, что такую кличку имеет другой человек, но она, честно говоря, не очень велика. Но если это Вовка, то в памяти даже есть адрес, где тот живет… жил после того как в четырнадцатом, накануне первой германской войны, вместе с матерью, Марией Михайловной перебрался с Рождественской.

Олег сглотнул, понял, что в горле пересохло.

Потянулся к чашке с кофе, обнаружил, что та давно опустела, и что за окном понемногу сгущаются сумерки. Увлекшись работой, и не заметил, как прошла большая часть не такого уж и короткого октябрьского дня.

В кабинете он был один, сидевшие тут постоянно жандармы то ли ушли по своим делам, то ли вообще не приходили.

— Проклятье, — пробормотал Олег, бездумно глядя на окно, за которым продолжали кружить белые хлопья.

Что делать?

Он просмотрел все материалы, что у него есть, и вот это прозвище — единственная зацепка, ниточка, потянув за которую, ты сможешь вытащить на свет божий террористический орден, доказать причастность Голубова к взрывам, доказать себе и всем, что ты вовсе не контуженный инвалид… Но поступив так, ты предашь знакомого человека, препроводишь его прямиком в лапы «опричников» или полиции.

Можно, конечно, сделать вид, что ты ничего не нашел.

И потерять шанс на собственную реабилитацию, на победу над темником, начальником штаба ОКЖ?

О да, сегодня с утра, заходя в церковь, он хотел молить небеса о каком-нибудь шансе, что поможет добиться успеха, развернуть ситуацию, но никогда не думал, что шанс будет вот таким! Стоит ли им пользоваться, имеет ли он на это право, кто он такой, чтобы обвинять Бера на основании одного лишь слова, написанного старым заключенным из фильтрационного лагеря «Оранки-74»?

Может быть, это плод фантазии Проферансова? Пустая выдумка?