– Да только попробуй! Я на тебя посмотрю…

– Не беспокойтесь! Я хочу только взглянуть на вашу матрешку. И кстати, могу вам предложить на обмен другую, еще более ценную…

– Более ценную? – в голосе женщины послышалось колебание и в то же время сомнение – не хотят ли ее обмануть, обжулить, банально развести?

Евгений же не сдавался:

– Вы разрешите к вам подъехать? Прямо сейчас! Я только взгляну на вашу матрешку, а вы посмотрите на мою. Это вас совершенно ни к чему не обязывает!

Судя по всему, решающую роль сыграло женское любопытство – Римме Марковне безумно захотелось взглянуть на обещанную матрешку.

– Ладно, так и быть, приезжайте! – смилостивилась она и продиктовала адрес.

Надежда все еще чувствовала себя неловко, рассекая по городу на розовом мотороллере, и успокаивала себя тем, что в Италии, где они с мужем проводили отпуск, половина жителей разъезжала на таком же транспорте: и старушки, и дамы в вечерних платьях, и даже монахи и епископы.

Впрочем, то Италия, а Санкт-Петербург – совсем другое дело, причем во всем, начиная с климата и заканчивая менталитетом местных жителей. Кроме всего прочего, Надежда опасалась, что ее увидит кто-нибудь из знакомых и до мужа дойдет, что она ездит по городу на мотороллере с незнакомым мужчиной. Оставалось надеяться, что Сан Саныч в такое просто не поверит.

Но были в езде на мотороллере и свои плюсы. Так, им не грозили никакие пробки – Евгений ловко объезжал их на своей проворной Джекки, и уже через полчаса они подъехали к дому Риммы Марковны.

Она жила в современном двенадцатиэтажном здании, окруженном ухоженными газонами и цветниками, в живописном месте на севере города, возле парка Сосновка.

Евгений оставил мотороллер перед подъездом, позвонил в домофон, и Римма Марковна впустила спутников.

Лифт, поднимавший их на десятый этаж, поразил Надежду своей ультрамодностью. То, что в нем имелось большое зеркало, было не удивительно – зеркала есть практически в каждом лифте. Но это, вставленное в резную раму со стразами, было какое-то льстивое – в нем Надежда казалась себе моложе лет на десять и стройнее килограммов… не будем уточнять на сколько.

И это при том, что на ней были джинсы, перешедшие в разряд дачных. И о чем она только думала, когда надела их утром? И что подумает про нее гламурная Римма Марковна? Вернее, Надежде было все равно, что она подумает, но это могло повредить делу.

Кроме зеркала, в лифте была бархатная банкетка, на стене висели гравюры с изображениями лошадей и парусников, а в углу стояла высокая ваза, в которой красовались гладиолусы. Правда, при ближайшем рассмотрении гладиолусы оказались искусственными.

Лестничная площадка не уступала лифту – здесь было расставлено несколько ярких кашпо с цветами, а на полу между ними сидели плюшевые медведи и обезьяны. У самой большой из обезьян на шее были бусы из искусственного жемчуга, на голове красовалась корона из золотой фольги, а губы были накрашены малиновой помадой.

На площадку выходили четыре двери, среди которых дверь Риммы Марковны выделялась аляповатой яркостью: она была покрыта позолотой и украшена сверкающими вставками и накладками, от которых рябило в глазах, а номер квартиры был выложен стразами.

Евгений переглянулся с Надеждой, пожал плечами и надавил на кнопку звонка. Звонок, само собой, был позолоченный.

Раздалась соловьиная трель, и почти сразу дверь отворилась, а на пороге появилась огненно-рыжая особа лет пятидесяти, одетая в не по возрасту короткий шелковый халат переливчатого сизо-пурпурного цвета.

– Евге-ений… – протянула Римма Марковна томным, мурлыкающим голосом, – я вас ждала-а… – Тут она заметила Надежду, и томно-гламурное выражение на ее лице сменилось разочарованием: – Вы не оди-ин… вы с ма-амой…