А бюрократы — да. Пожалуй, они неистребимы со своим дебилизмом, примерно — как перхоть в рекламе…

Товарищ Шац умудрился парализовать работу первого этажа практически на полдня — каждому. Народ с удовольствием кучковался в жидкой ажурной тени от деревьев и с удовольствием дымил. Травили байки, делись скудными новостями и перевранными новостями из газет, пересказывали слухи… в общем народ был доволен. Единственное в чем сходились все — «на ремонт краски, как всегда — нету, а на инвентаризацию моментально дефицитной краски нашли!». Я стоял коридоре и смотрел как ребята, надрываясь — отодвигали сейф от стены. Черт его знает, что в нем хранил бывший хозяин и на фига он ему, но ребята упирались по-полной. Кто-то уже это делал, до меня. Об этом свидетельствовали глубокие царапины на полу. Причем — ЗАЧЕМ это было сделано, я убей меня, не понимал. Что стоило написать номер сбоку?! В любой момент — можно зайти и посмотреть. Кому придет в голову перерисовывать или исправлять…?! Не говоря о том, чтобы втихую подменить и унести эту неподъемную бандуру. Её спереть только можно с помощью подъемного крана и тяжелой строительной техники. Но нет!!! Изгибы логики советского бюрократа и изыска его — военной области в частности… непостижимы!

Все проходящие мимо считали своим долгом непременно остановиться, чтобы насладиться бесплатным зрелищем и обязательно что-то «умное» посоветовать. Отчего-то вызывая неподдельное негодование у всех «участников концессии». Работа моментально останавливалась и начиналась перепалка. Отодвигали эту «дуру» от стены — «весело и с огоньком». Причем дрын, которым они пользовались как рычагом — сломался. На третьей минуте. Турсынбаев, которому едва не прищемило при этом пальцы — моментально высказался… Что характерно абсолютно без акцента и на безукоризненно чистом русском языке — проинформировав всех присутствующих, в какой позе, где и в каких отношениях он состоит в с сейфом, палкой, родителями этого сооружения, предками тех кто придумывает такую работу. Особенно отметив роль некоторых безруких товарищей — так и норовящих оставить Родину без преданного бойца!

Его спич был благосклонно выслушан присутствующими — ибо на удивление был разнообразен. Он нес не только массу положительных честных солдатских эмоций, но и кучу витиеватых восточных сравнений органично вплетенных в канву «повествования». Потом ребята естественно — сразу устали, и пошли перекурить. Пока они плодотворно трудились на ниве уничтожения табака, я на автомате достал нож и сидя на столе, стал крутить его в руках — побрасывая и перехватывая, попутно раздумывая — «как можно умудриться развести бардак в кабинете, в котором присутствуют всего три предмета…». Вернувшийся первым с перекура Шац поглядев на разгром, учиненный им, резко выхватил мой нож из воздуха, куда он подлетел при очередном броске. И ещё более ловко, чем я, закрутил его в руках, то перекидывая из руки в руку, то мгновенно меняя направление удара.

— Писарем при штабе говоришь, был? — застыв на секунду в зафиксированном ударе, спросил меня он.

— Ага… — честно сознался я, кивая головой.

— Сдается мне писать нас… учили одной и той же ручкой… А здесь-то ты как оказался?

— Должок у меня тут. Непременно вернуть надо, — я непроизвольно зло оскалился, дернув уголком рта.

— Долги… — это святое. А вдвоем не проще его заплатить?

Я хмыкнул.

— Лучше, но… вмешивать в свои дела никого не охота. Боюсь, искать всех «отдавальщиков» сильно будут.

— «Господь не выдаст, свинья не съест!», — философски высказался Шац и, услышав топанье сапог в коридоре, внезапно посерьезнев, многозначительно спросил. — Пивка вечером выпьем?

— С удовольствием…

— А что у нас сегодня на обед?

— Сегодня у нас великолепнейший суп с кониной. Вчера мне выдали на складе шесть кило роскошных костей. Сережа… — ты не поверишь, но на некоторых — я даже видел кусочки мяса, — он мечтательно закатил глаза. — Это конечно, не «гефилте фиш», — он вкусно почмокал губами. — О-о… я помню, как готовила его тетя Сара, но уверяю тебя Серёжа — это тоже будет нечто. Богатая еда… и даже с перловкой…

Кормежка в нашей маленькой столовой была так себе — паршивенькой. Но чаще старались сварить хоть какой-нибудь супчик. Пусть — пустой, дрянь, но горячее. Есть в столовой было более прагматично, что ли. Не надо заморачиваться — на «что поесть, когда приготовить». Не надо возвращаться домой, а потом обратно или думать — «что и как» взять с собой. Опять же, платить хозяйке не надо — за готовку. А тут кормили. День у нас совсем ненормированный. И еда — это праздник.

Как там было в какой-то дурацкой рекламе: «Это праздник каждый день!».