Другой близкий друг Черчилля, Альфред Дафф Купер, единственный министр, который ушел в отставку в знак протеста против Мюнхенского сговора, был назначен на пост министра информации. Как только стало ясно, что он не слишком подходит для этой работы, Купер поссорился с прессой, которая вскоре стала нападать на него все более агрессивно. Критические замечания в основном касались, как их окрестила пресса, «ищеек Купера» – правительственных информаторов, которым, как считалось, было поручено оценивать моральное состояние общества, а о результатах сообщать в министерство. «Sanday Pictorial» поместила на своих страницах «Избирательный бюллетень Купера», снабдив его неприглядным портретом и примечанием: «Он получает 5000 фунтов в год за то, что занимает должность министра информации. Вы считаете, он достоин?» Черчиллю не требовалось никаких бюллетеней, чтобы понять, что его друга следует заменить, и Купер был отослан с дипломатической миссией на Дальний Восток. Хотя Черчилль впоследствии назначил его на важный пост, он в сущности пожертвовал другом, посчитав, что тот наносит ущерб его политической репутации. Это было несправедливо по отношению к Даффу Куперу, чрезвычайно умному и талантливому человеку и смелому политику, но для Черчилля важнее всего были интересы правительства, и Куперу пришлось уйти.
Проявлять подобную беспощадность было легче, когда ее жертвами становились люди, не входящие в число близких друзей. Наглядным примером может служить жестокость, проявления по отношению к бельгийскому королю Леопольду III. После поражения на Западном фронте в 1940 году Черчиллю понадобился козел отпущения, на эту роль идеально подошел бельгийский монарх, сдавшийся немцам 28 мая, в день, когда началась эвакуация из Дюнкерка. Черчилль обвинил лично Леопольда в капитуляции, 4 июня заявив в Палате общин: «Вдруг, без каких-либо предварительных переговоров, без всяких уведомлений и даже без консультаций с министрами, король Леопольд на свой страх и риск направил полномочного посла к германскому командованию и приказал своим войскам сложить оружие, тем самым полностью обнажив наш фланг и поставив под угрозу возможные пути для нашего отступления».
На самом деле Черчилль заблаговременно получил предупреждение от своего друга, адмирала Роджера Кийза, отвечавшего за связь с королем Бельгии, и, по словам Кийза, не высказал возражений. Как несколько раз подчеркивал Кийз:
Бельгийская армия на момент капитуляции более не была боеспособной, но, наоборот, находилась на грани полного развала. Король Леопольд неоднократно предупреждал о том, что его войска находятся на пределе своих сил, а также о своем страхе перед надвигающейся катастрофой. Он не мог обратиться за советом к своим министрам, поскольку те бежали из страны 25-го числа, после тщетных попыток убедить его покинуть армию и присоединиться к ним. Восточный фланг Б.Э.В. был обнажен еще до капитуляции; и британский верховный главнокомандующий [лорд Горт], поняв 25 мая, что бельгийцы находятся на грани катастрофы и что единственный способ спасти Б.Э.В. – это эвакуировать их, бросив бельгийского короля на произвол судьбы, начал с этого момента предпринимать самостоятельные действия по обеспечению прохода к морю, не сообщая королю Леопольду о своих намерениях.
Но когда речь зашла об интересах государства, превращение короля в козла отпущения стало абсолютной политической необходимостью, и Леопольд провел остаток жизни, неся на себе клеймо несправедливого обвинения Черчилля. Он был чуть ли не единственным представителем королевских домов Европы, кроме немецких, кого не пригласили на свадьбу принцессы Елизаветы в 1947 г.
Еще одним примером беспощадности, проявленной Черчиллем в тот период времени, был приказ о том, что раненых следует эвакуировать с берегов Дюнкерка в последнюю очередь[102]. Это, конечно, было абсолютно разумно с военной точки зрения, поскольку Англии для защиты были нужны здоровые, годные к военной службе солдаты, и первоначально считалось, что удастся доставить на родину только 45 000 человек, и все же это был чрезвычайно жестокий приказ. Или когда он в июне 1940 г. получил разрешение военного кабинета использовать иприт в случае, если немцы совершат высадку в Южной Ирландии, поскольку, хотя ударные войска будут снабжены противогазами, у тысяч лошадей, которые прибудут вместе с ними, их наверняка не окажется. Газ также планировалось, в случае вторжения, применять против немцев на южном побережье Англии, что привело бы к непредсказуемым последствиям для гражданского населения приморских городов и тех, кто жил дальше в глубь острова, если бы ветер дул в том направлении. Руководить – значит выбирать, и иногда решения, которые был вынужден принимать Черчилль, были страшными. Но он никогда не сомневался.
Гитлер, безусловно, был куда более безжалостным чем Черчилль. Леденящим кровь примером того была казнь храбрых армейских офицеров, организовавших заговор против него в 1944 г. Они были повешены на крюках в тюрьме Плётцензее в Берлине, пока не задохнулись до смерти. Гитлер приказал: «Я хочу, чтобы они были повешены, вздернуты как мясные туши». Некоторые из них мучились долгих двадцать минут, пока не задохнулись.
Но, несмотря на то, что в данном случае Гитлер демонстрирует всю мстительность, на которую он способен, документы, хранящиеся в федеральном архиве в Берлине – в здании которого, между прочим, располагался отряд «Лейбштандарт СС», обеспечивавший охрану фюрера, личные телохранители Гитлера, – свидетельствуют, что он мог быть удивительно великодушен по отношению к тем, кто был верен ему, но совершил какой-то проступок. Гитлер любил находиться в обществе людей, имевших, по выражению Альберта Шпеера, «изъяны в узоре». Гаулейтер Карл Ханке сказал о нем: «Хорошо, если подчиненные совершают ошибки и понимают, что начальство знает о них. Вот почему фюрер так редко менял своих помощников. С ними ему было проще работать. Почти у каждого был свой изъян; это помогало держать их в узде». Безнравственное поведение, отдаленное родство с евреями или недавнее членство в партии считались «изъянами в узоре».
Для осуществления задач, которые ставил Гитлер, особенно для воплощения в жизнь «Окончательного решения еврейского вопроса», принятого 20 января 1942 г. на Ванзейской конференции, было важно, чтобы его высокопоставленные приспешники были абсолютно аморальными личностями. Альберт Шпеер отмечал способность Гитлера подмечать личностные изъяны у своих помощников:
Он знал тайные людские пороки и желания, знал, что они считают своими добродетелями, знал скрытые стремления и мотивы, лежащие в основе их любви и их ненависти, знал, как им можно польстить, знал, в чем они доверчивы, знал все это… инстинктивно, на уровне чувств, в таких вопросах интуиция никогда его не подводила.
Тот факт, что он презирал своих приближенных, значил очень много. В преступлениях, которые он намеревался совершить, Гитлеру нужны были аморальные, большей частью малообразованные, предельно преданные сообщники, и когда он находил того, кому он мог доверять – как, например, Бруно Геше, начальник его личной охраны, – он полагался на него много дольше того времени, когда от этого человека следовало избавиться.
В материалах нацистской партии и СС имеются свидетельства о том, что Геше был хроническим алкоголиком. В 1938 г. он обещал Гиммлеру, что будет воздерживаться от алкоголя в течение трех лет. Однако в 1942 г. Геше снова так напился, что угрожал офицеру СС пистолетом. Гиммлер снова наложил трехлетний запрет на употребление спиртного и отправил Геше на Восточный фронт. В документах федерального архива есть свидетельства того, что Гитлер не предал своего телохранителя. После того, как Геше был ранен, он – алкоголик и неблагонадежный человек – тем не менее, был снова приближен к Гитлеру. Это произошло незадолго до того, как Геше снова вернулся к старым привычкам. 20 декабря 1944 г. Гиммлер написал ему:
1. Вы снова угрожали своему товарищу пистолетом, находясь в состоянии опьянения, и произвели несколько беспорядочных выстрелов.
[…]
4. Я даю вам возможность служить в дивизии «Дирлеванге» и, возможно, смыть позор, который вы навлекли на себя и на СС в целом, показав себя в боях с врагом.
5. Я жду, что вы будете полностью воздерживаться от употребления алкоголя всю оставшуюся жизнь. Если ваша сила воли настолько разрушена алкоголем, что вы не способны принять такое решение, я жду, что вы подадите прошение уволить вас из рядов СС.
Геше в результате был уволен из отряда личной охраны фюрера только за четыре месяца до конца войны – и это после того, что о нем много лет было известно, что он хронический алкоголик. Снисходительное отношение к нему со стороны Гитлера объяснялось тем, что он был, как это называли нацисты, «старым солдатом, закаленным в многолетней борьбе»: он вступил в Нацистскую партию еще в 1922 г. Единственный из старых товарищей Гитлера по партии, сумевший продержаться рядом с фюрером так долго.
Глава люфтваффе Герман Геринг может служить еще одним, куда более известным примером неразумной верности Гитлера своим друзьям. Заядлый охотник, Геринг проводил столько же времени в своей загородной резиденции, Каринхолле, сколько и в министерстве авиации. Как командующий немецкими ВВС, Геринг был настоящим бедствием. Он снова и снова обещал больше, чем мог исполнить. В Дюнкерке большая часть попавших в окружение войск союзников смогла переправиться через Ла-Манш, несмотря на заверения Геринга, что люфтваффе покончат с ними без посторонней помощи. Он также обещал, что ни один английский бомбардировщик не достигнет границ Германии; если же ему это удастся, заявлял он, то его будут звать герр Майер. По мере того как все большее число немецких городов превращалось в руины, немцы все чаще называли (правда, между собой) Геринга «герр Майер».
Во время битвы за Сталинград заверения Геринга о том, что он сможет обеспечить снабжение попавшей в кольцо 6-й армии силами ВВС, подвигли Гитлера на то, чтобы отдать приказ оставаться на месте, когда еще оставалась возможность вырваться из окружения. В действительности по воздуху удалось перебросить лишь малую долю обещанных боеприпасов. Любой ответственный руководитель снял бы такого неудачливого работника с должности, но только не Гитлер. Как и Геше, Геринг был членом Нацистской партии с 1922 г.; он был тяжело ранен в пах во время «Пивного путча». Это и его личная преданность Гитлеру значили для Гитлера больше, нежели череда его грубых просчетов на посту главнокомандующего. Только в последние дни войны Гитлер отвернулся от Геринга, и то только потому, что поверил, что Геринг собирается занять его место. Для Гитлера верность лично ему и нацистской идеологии была важнее профессиональной пригодности и эффективности.
Гитлер хранил преданность своим соратникам до тех пор, пока мог полагаться на их верность ему. Он отказывался признавать, что одной только преданности не достаточно. Лидер, подобный Черчиллю, мог подчинить почти все – будь то его идеологические соображения и личные чувства – одной цели, которую он поставил перед самим собой и перед страной: победе.