Главнокомандующий сухопутных войск генерал Вальтер фон Браухич и его начальник штаба генерал Франц Гальдер были категорически против. Они понимали, что, если ослабить натиск, союзники попытаются ретироваться через Ла-Манш. Ночью 23 мая фон Браухич и Гальдер передали командование танковыми дивизиями армии группы «Б», замыкавшей кольцо на северо-востоке. Гитлер узнал об этом только на следующее утро, когда посетил Рундштедта в его штабе в Шарлевиль-Мезьере.
Фон Браухич и Гальдер приняли правильное решение, но сделали это без ведома фюрера. Гитлер не мог допустить, чтобы командующие действовали по своей инициативе, как их учили в соответствии с принципами «тактики поручений». Теперь, когда победа была практически в кармане, фюрер во что бы то ни стало, стремился дать понять, что кампанию выиграли не генералы, а лично он. Поскольку сухопутная армия была единственной силой в Германии, способной сместить его, вся слава после победы на Западном фронте должна была достаться одному лишь фюреру. Поэтому он немедленно отменил приказ о передаче командования танковыми дивизиями и уполномочил Рундштедта отдать приказ о приостановке продвижения танков.
Именно этот знаменитый приказ дал союзникам необходимую передышку, чтобы успеть эвакуировать 338 226 британских, французских и бельгийских солдат. Ни одно другое решение, принятое в ходе Второй мировой войны, не вызывало такого бурного протеста среди немецких генералов, как этот приказ о приостановке продвижения танков в Дюнкерке. Браухич несколько раз просил Гитлера отменить приказ – но безуспешно. Фюрер втайне радовался унижению главнокомандующего сухопутных войск, который, по его собственным словам, чувствовал себя «припертым к стенке».
Когда серьезность допущенной им ошибки стала очевидна, Гитлер заявил, что он намеренно пощадил британцев, чтобы продемонстрировать, что не желает воевать с ними. Тем не менее, его истинные мотивы были совершенно иными. Решение Гитлера придержать продвижение танковых войск не имело ничего общего с великодушием по отношению к Британии и еще меньше со стратегическими соображениями. Как недавно доказала современная историческая наука, его главной целью было поставить на место командование сухопутных войск[69].
Вместо сухопутных войск задание закончить окружение сил союзников было дано ВВС Геринга. Гитлер также хотел дать отрядам СС Гиммлера достаточно времени на то, чтобы дойти до Дюнкерка и присоединиться к боевым действиям. Заставив армию разделить победу с люфтваффе и СС, Гитлер мог быть уверен, что основная слава достанется ему самому.
Люфтваффе потерпели позорное поражение. Когда Дюнкерк был наконец взят, значительная часть войск союзников в безопасности была переправлена через Ла-Манш, чтобы сразиться в следующий раз. Тем не менее фюрер выиграл довольно бессмысленную битву с верховным командованием сухопутных войск.
Эта была только первая из множества серьезных ошибок Гитлера в ходе войны. Его стремление расширить и защитить свою власть, даже ценой военных решений, помогло подготовить почву для его окончательного поражения. Адъютант Гитлера, майор Герхард Энгель, впоследствии объяснял: «Некоторые решения Гитлера не имели ничего общего с военной логикой. Они принимались, только чтобы продемонстрировать главнокомандующему, что командует армией Гитлер и больше никто»[70].
Откровенность от Черчилля
Трудно понять, как новый британский соперник Гитлера, Уинстон Черчилль, мог бы отказаться искать мира с нацистами, если бы британские экспедиционные войска в полном составе оказались захвачены в Дюнкерке. На деле Черчилль обратил успешное спасение армии союзников в воодушевляющий триумф в крайне тяжелых обстоятельствах. Черчилль справедливо полагал, что, возможно, именно Гитлер и нацисты привели его на Даунинг-стрит в мае 1940 г., и чтобы остаться там надолго, ему необходимо было придумать совершенно новый вид лидерства, – которое фактически отрицало логику и обращалось скорее к сердцу, нежели к разуму. Хотя Черчилль должен был сказать британскому народу, что эта война может быть выиграна, сам он не имел ни малейшего представления о том, как это можно сделать. В цикле речей, призванных поднять моральный дух британцев, он высказал целый ряд идей о том, как можно выиграть войну, и каждая новая была невероятней предыдущей.
Он умолял народ – как может умолять только выдающийся лидер и только в самый ответственный момент – руководствоваться чувствами, а не расчетом. Если бы время показало, что он ошибся, ему пришлось бы столкнуться с народным гневом. В своей первой речи, которую он произнес как премьер-министр в Палате общин 13 мая 1940 г., Черчилль с обезоруживающей искренностью признался, что ему нечего предложить «кроме крови, тяжелого труда, слез и пота». Но затем он предложил нечто гораздо большее, когда в завершение речи сказал: «Вы спросите, какова наша цель? Я могу ответить одним словом: победа, победа любой ценой, победа, несмотря на весь ужас, победа, каким бы долгим и трудным ни был путь; потому что без победы не будет жизни».
К тому времени, когда через шесть дней он вновь выступал с речью, немцы прорвали цепь французских укреплений к северу от «линии Мажино», и в интересах британского народа следовало поддерживать его уверенность в победе до тех, пор пока не удастся придумать, как же именно этого добиться. Черчилль поддержал веру во французскую армию, сказав: «Мы можем с уверенностью ожидать стабилизации французского фронта и всеобщей активности народных масс, которая даст солдатам Франции и Британии мощь, с лихвой перекрывающую силу врага. Что касается меня, у меня есть непоколебимая уверенность во французской армии и ее лидерах».
Однако ей не удалось остаться непобедимой, поскольку всего десять дней спустя британские экспедиционные войска были эвакуированы с берегов Дюнкерка. Но, продемонстрировав неукротимую смелость, Черчилль сумел устыдить британцев, которые на протяжении последних 20 лет рьяно проводили политику умиротворения в отношении Германии и которые восприняли Мюнхенское соглашение с тем же энтузиазмом, с которым отвергали его самого, и заставить их проявить героизм. В его речах содержалась уверенность в том, что они готовы к грядущим атакам на мирное население:
Много мужчин и много женщин на Острове, которые, когда придет час их сурового испытания, будут ощущать утешение и даже гордость от сознания того, что они разделяют страдания наших парней на фронте – солдат, моряков и летчиков, да благословит их Господь – и принимают на себя хотя бы часть тех атак, которые должны выдержать фронтовики. Разве не наступило время для всех сделать самое большое усилие, какое только есть в наших силах?
Обращаясь к народу таким образом еще до того, как Британия подверглась нападению, Черчилль превратил нервничающих и напуганных, по вполне понятным причинам, людей в героев. Даже если его уверенность в окончательной победе разделяли не все, никто не сеял пораженческие настроения, высказывая вслух свои опасения. Это было высшее проявление лидерских качеств со стороны Черчилля. Вот что он сказал в Палате общин 4 июня 1940 г.:
Нам сообщили, что у господина Гитлера уже есть план высадки на Британские Острова. Это то, о чем часто раньше помышляли. Когда Наполеон расположился у Булони на год со своими плоскодонками и своей Великой Армией, ему сказали: «Много трудностей нас ждет в Англии». И их будет несомненно гораздо больше, так как Британские Экспедиционные Силы вернулись… Даже если огромные просторы Европы, многие древние и прославленные государства пали или могут попасть в тиски гестапо и других гнусных машин нацистского управления, мы не сдадимся и не проиграем. Мы пойдем до конца, мы будем биться во Франции, мы будем бороться на морях и океанах, мы будем сражаться с растущей уверенностью и растущей силой в воздухе, мы будем защищать наш Остров, какова бы ни была цена, мы будем драться на побережьях, мы будем драться в портах, на суше, мы будем драться в полях и на улицах, мы будем биться на холмах; мы никогда не сдадимся.
«Перед нами лежат долгие темные ночи суровых испытаний, – предупреждал он в одном из особенно мрачных радиообращений. – Нас несомненно ждут не только великие опасности, но и множество бед, множество ошибок, множество разочарований. Смерть и горе будут сопровождать нас на нашей дороге, и только непреклонная решимость и мужество будут нам защитой. Мы должны объединиться, мы должны сохранять присутствие духа. Мы должны быть непреклонны». Одним из тех, кто сразу же распознал стратегию, скрывавшуюся за мрачной прямотой Черчилля, был Йозеф Геббельс. «Его слоган про пот, кровь и слезы сделал его практически неуязвимым для ударов, – писал нацистский министр пропаганды в журнальной статье, озаглавленной «Трюки Черчилля». – Он подобен врачу, который предсказывает, что пациент умрет, и каждый раз, когда состояние того ухудшается, самодовольно объясняет, что все идет именно так, как он и предполагал». Готовя людей к плохим новостям, Черчилль лишал победы нацистов их пропагандистской ценности. Как они могли подорвать моральный дух британцев, если те уже слышали самое плохое от самого премьер-министра.
Когда Черчилль произносил в Палате общин речь, в которой объяснял эвакуацию из Дюнкерка, он понимал, что должен подать хоть какую-то надежду – пускай слабую, чтобы вдохновить народ Британии на борьбу. Фактором, на котором он решил сделать акцент, была возможность, как он в глубине души знал, совершенно ничтожная, что Соединенные Штаты в скором времени могут вступить в войну. В заключении он призвал продолжать борьбу «до тех пор, пока, в благословенное Богом время, Новый мир, со всей его силой и мощью, не отправится на освобождение и спасение старого». Из неофициальных бесед с президентом Рузвельтом он знал, что неспровоцированное прямое военное вмешательство Америки по-прежнему представляет собой весьма отдаленную возможность, но вести за собой значит давать надежду, какой бы иллюзорной она ни была.
Важным моментом было то, что если британцы и обманывались, мало кто из них хотел быть обманутым. Профессиональные аферисты подтвердят, что для того, чтобы «игра» была успешной, «жертва» должна, по крайней мере, подсознательно, хотеть быть обманутой. Именно это произошло с коллективным подсознанием британского народа в 1940–1941 гг.: люди верили Черчиллю потому, что внушили себе, и потому, что другой альтернативы не существовало, что мир с Гитлером слишком ужасен и позорен, чтобы даже думать о нем. Но если бы кто-то спросил британцев, каждого по отдельности, действительно ли они верят в то, что Америка вступит в войну, или что весь европейский континент можно подвергнуть блокаде с целью вынудить врага сдаться, или что Германию можно победить любым из способов, которые, по мнению Черчилля, вселяли надежду в те непростые, но при этом грандиозные тринадцать месяцев, они бы с трудом смогли объяснить, что же заставляет их верить в окончательную победу.
Получение неограниченных полномочий
Черчилль еще со времен Дарданелльской катастрофы в период Первой мировой войны знал, что «проводить крупную операцию, находясь в положении подчиненного», ошибочно. Он также писал: «Одной из моих фатальных ошибок было пытаться добиться успеха в большом предприятии, не обладая при этом неограниченной властью, которая легко могла бы его обеспечить». Помня об этом, он решил заполучить такие полномочия, когда пришел к власти в мае 1940 г.