— У вас утомленный вид, мистер Браун. Болеете? Как всегда, мучает печень?

Браун вздохнул, переложив левую ногу на правую, и снова сцепил руки на коленях.

Приезжий продолжал:

— Знаете, было очень трудно убедить старика Митчела, чтобы он не ехал вместе со мной.

Браун не шелохнулся, оставаясь все таким же мрачным, безучастным. И тогда выведенный из себя собеседник поднялся, дважды обошел салон и, проходя за спиной Брауна, положил ему руки на плечи.

— Давайте играть в открытую, мистер Браун!

Тут Браун вздрогнул, но позы не изменил.

Посетитель сел и уже менее развязно, скорее сердечно, сказал:

— Старика Митчела вы знаете не хуже, чем я. Ведь пятнадцать лет назад он уже был владельцем «Палладиума», когда вы только начали выступать в мюзик-холле, и, если память мне не изменяет, он не раз подписывал с вами контракты… Прекрасный зрительный зал! Особенно великолепен фасад дома из огромных серых камней… Вы его себе хорошо представляете, не так ли? Освещенный тротуар, у подъезда выстраивается вереница автомашин, дежурят два полицейских, швейцар, курьеры… И над огромной дверью светится анонс представления! Ослепительно сверкают буквы, так ослепительно, что позади них все кажется черным-черно… К примеру, стена, точнее, вся часть фасада над антресолями.

Браун зажег сигарету и снова положил руки на колени.

— Вам известен и рабочий кабинет Митчела, не так ли? На самом верху, под крышей, на уровне карниза, нависшего над залом. Митчел ни за что не хотел перевести свой кабинет в другое место, хотя артистам не слишком нравилось подниматься по железной лестнице чуть ли не шесть или семь этажей…

Хозяйка отдавала Жермену распоряжения, и тот начал сервировать столы в столовой. Появившись на пороге салона, он спросил:

— Господа будут есть вместе?

— Конечно! — ответил вновь прибывший.

Браун промолчал.

— И, наконец, вам известно, мистер Браун, что в субботу на той неделе Митчел решил продать свое заведение одной из кинокомпаний. Об этом писала вся пресса, умильно сожалея, что старого мюзик-холла не станет. Вам, очевидно, также известно, что продажа состоялась около трех часов дня в кабинете Митчела и покупатели тут же передали ему задаток в пятьсот тысяч фунтов. Говорят, что Митчел пошел на это лишь для того, чтобы дать приданое дочери. Но нас это не касается. Займемся событиями субботнего дня и вечера. Банкноты заперты в сейф Митчела, так как банки уже закрыты. Заканчивается утреннее представление, и, как обычно, Митчел даже не выходит обедать из здания театра, закусив бутербродами в своем баре. Вы знаете этот бар? Тот, что на первом этаже, с окнами, находящимися позади светящихся букв анонса. Одно из этих окон всегда приоткрыто, чтобы дать выход табачному дыму. В восемь часов вечера деньги все еще находятся в сейфе. В половине девятого Митчел забирает из кассы дневную выручку и приносит ее к себе в кабинет. На ведущей в кабинет железной лестнице всегда находится служащий, который обязан никого не пускать. В нескольких метрах от кабинета, на карнизе, Митчел устроил маленькую площадку, откуда одновременно видны и зал и сцена…

Браун покорно слушал.

— Я почти закончил. Но сейчас слушайте внимательно: Митчел уходит из кабинета и проводит точно двенадцать минут на карнизе зрительного зала. Когда он возвращается к себе, сейф пуст. Никто не спускался и не поднимался по лестнице. Охранник в этом уверен. Но чуть позже я узнаю, что старина Браун выпил в баре стакан пива. Улавливаете? Попасть туда можно только с фасада, то есть поднимаясь вертикально по стене, используя швы между камнями. На мой взгляд, только один человек способен на такой акробатический номер. А теперь перехожу к своей миссии…

Шумные возгласы свидетельствуют о прибытии приезжих торговцев, которые устраиваются в баре, не заходя в салон. Браун по-прежнему безучастен к тому, что происходит вокруг.

— Папаша Митчел неплохой человек. Люди говорят — за тридцать лет, что он нанимал артистов, сначала в провинции, а потом в Лондоне, он сколотил целое состояние. Могу поклясться, что это не так, что полученные им пятьсот тысяч почти все, чем он располагает, чтобы дать приданое дочери и скромно дожить до конца своих дней. Он пригласил меня к себе в кабинет и сказал, что и не думает о наказании вора, но во что бы то ни стало хочет вернуть свои деньги, хотя бы часть их. Понятно?