Он в ответ лишь улыбнулся, точнее, сделал вид, что улыбается, и направился к бару.

— Жермен! — снова позвала хозяйка. — Месье Браун ожидает вас в баре.

Хозяйка отеля, полная веселая женщина, всегда была очень любезна.

— Виски, месье Браун? — спросил Жермен, держа в руках бутылку.

Человек из Лондона сел в кожаное кресло, и было совершенно ясно, что ему нечем себя занять. Он бездумно смотрел прямо перед собой, а если и думал о чем-либо, то догадаться об этом по его лицу было нельзя.

Хозяйка отеля считала, что внешность у него изысканная, во-первых, потому, что он высокий и худой, а во-вторых, — иностранец очень серьезен.

— Собираетесь долго погостить у нас, месье Браун?

— Не знаю. Возможно.

— Если вам захочется заказать какое-нибудь особое блюдо, не стесняйтесь, пожалуйста. Зимой у мужа есть время.

Он кивнул.

— В котором часу вы привыкли вставать? Завтрак вам будут подавать в постель.

Он любезно улыбнулся, допил виски, со вздохом поднялся с кресла и поволок свое длинное тело по холлу. В салоне снова как бы сложился вдвое — опустившись уже в другое кресло.

— Жермен, зажгите свет! — попросила хозяйка.

Браун по-прежнему с грустным видом смотрел прямо перед собой, а когда он в одиночестве уселся за столик неподалеку от двух коммивояжеров, то никому бы и в голову не пришло, что в кармане у него остался только один фунт стерлингов.

…А в это время Малуан, сидя дома за ужином, даже не заметил, что его сынишка облокотился на стол.

— Сдается мне, что ты заболел гриппом, — заметила жена.

— У тебя одни глупости на уме, — ответил он. Малуан взял свой бидончик с кофе, бутерброды и, поцеловав жену и сына, надел фуражку.

Мадам Малуан была бы крайне удивлена, если бы ей сказали, что ее мужу страшно. И самое главное, что он боится темноты!

Спуск с косогора до набережной не был освещен. Малуан шел вниз с такой скоростью, что чуть было не упал. В то же время он думал, что мысль жены о гриппе не так уж и плоха. Пусть у него будет грипп, тогда на неделю дадут отпуск!

Огни набережной отражались в водах гавани, и было видно, как Батист направляет свою «Божью благодать» к причалам, заменяя удочки и верши.