Тебе — растить его детей…
— Ты специально взяла не тот аккорд или, как обычно в первый "публичный" раз, промахнулась на грифе? — после отзвучавших аплодисментов тихий голос Кэм прозвучал настолько неожиданно, что Силь от потрясения едва не уронила гитару.
Зинаида Мироновна издала какой‑то странный звук — нечто среднее между вздохом и стоном. Она смотрела на дочь так, как будто боялась даже единственным неверным движением спугнуть свое счастье. Сережа и Мирон с одинаково потрясенными лицами синхронно сделали шаг к сестре. Флейта все‑таки грохнулась об пол с деревянным стуком и покатилась куда‑то под стул — Ульяна ее не удержала. Зрители и слушатели затаили дыхание. Сильвер встретилась глазами с Камиллой — та разглядывала ее через подрагивающие ресницы.
— Я, между прочим, медиатором играю, а ты же знаешь, что я это терпеть не могу! — всхлипнула она, ощущая, как по щекам потекли слезы. — Всегда чувствую себя не в своей тарелке, когда не могу коснуться пальцами струн… Ну ладно, в одном месте и правда аккорд перепутала! А тебе вечно бы придраться!
— Кто, кроме лучшей подруги, скажет тебе правду?! — слабо фыркнула Кэм. — Что за отмазки, Силь?! Причем тут вообще медиатор? Ты что, им за гриф держишься? С тобой даже не помрешь спокойно — ты же без меня тут же перестанешь нормально работать!..
…Бок и левая рука сильно болели, хотя врачи и утверждали, что никакие важные внутренние органы не задеты, да и в плече повреждены только мягкие ткани. Но Габриэль и сам уже не помнил, когда разучился верить докторам — наверное, когда они стали отводить глаза, разговаривая с ним об отце. Решительно сняв верх больничной пижамы, Дольер принялся подозрительно рассматривать широкие куски нанопластыря, закрывавшие изрядную дырку на его левом боку и сквозное отверстие в плече. Пульсировавшая боль вроде бы должна была свидетельствовать о том, что мягкие ткани заживают. А то, что кожа вокруг них и сами швы чешутся — вообще отличный признак, как утверждал его лечащий врач. "Если бы вы еще не отказывались от капельницы…" — сегодня утром во время обхода почти мечтательно протянул доктор. Ха — ха! От него такой милости не дождутся! Когда ему подсунули расписку о том, что он предупрежден и полностью представляет себе последствия применения сильнодействующих лекарств, Дольер не пожалел времени на то, чтобы внимательно ее прочитать, и категорически отказался подписывать. "При приеме сильнодействующих лекарств внутривенно в течение некоторого времени возможны отеки, головокружение, тошнота, недержание и другие недомогания…" Отличная перспективка! Нет уж, пусть его лечат без сильнодействующих препаратов, он как‑нибудь потерпит, лишь бы избежать пресловутых "отеков, недержания и других недомоганий"!
Габриэль бы и от обезболивающего отказался тоже, если бы две суматошные дамочки не вкатили ему лошадиную дозу, даже не подумав озаботиться его собственным мнением. Нашлись тоже сестры милосердия! Ну да ладно, их, пожалуй, можно и поблагодарить за то, что из его левого бока так легко и непринужденно выковыряли пулю — он, можно сказать, ничего и не заметил… Стиснув зубы, Габриэль с трудом удержался от того, чтобы не отодрать нанопластырь и не почесать заживающие на ране швы.
Вообще все, что произошло после того, как Леннокс Норте рухнул с высоты в шахту технического отсека, он припоминал с трудом. Было очень больно, и, видимо, внешне это проявлялось слишком хорошо, потому что лица женщин, расплывавшиеся над ним в бледные пятна, казались нервными и испуганными. Первой до него добралась Дороти Монтего и тут же, не спрашивая, вколола транквилизатор. Затем, кажется, подтянулась и Микаэла — почему‑то с метательным ножом (опасалась, что Норте прихватил с собой кого‑нибудь еще?), который она дрожащими пальцами никак не могла вложить обратно в ножны. Он еще успел подумать, что нужно отнять у нее оружие, пока она никого не покалечила, прежде чем получил от Железной Микки еще одну дозу обезболивающего. Где‑то за их спинами маячила и Сильвер Фокс. Хорошенькая, но, судя по тому, что приперлась в командный центр за убийцей — взрывником, тоже совершенно безбашенная девица — эта троица сумасшедших явно нашла друг друга! Ох и намучается Маккинан со своей "серебряной лисичкой"! Вот он, Габриэль, точно бы не рискнул влезть в такие отношения! Ну да ладно, свою голову парню не прикрутишь, а советовать в подобных вопросах — себе дороже выйдет. Может, Бриану вообще удастся как‑то ограждать подружку от участия в опасных эскападах… Впрочем, какие эскапады — все ведь уже кончилось!
Потом он несколько раз поддавался угасающему сознанию и проваливался в спасительное забытье. Пришел в себя, когда его грузили в медицинский магнитомобиль — в основном от того, что дамы громогласно настаивали на том, чтобы отправиться вместе с пострадавшим. Усталый фельдшер пытался возражать, но ему наперебой совали под нос персональные чипы с допусками высоких рангов. Габриэль хотел было предупредить несчастного доктора, что с этой парочкой спорить бесполезно, но язык во рту почему‑то не ворочался, и даже тяжелую голову приподнять не удалось. Наконец, после краткой перебранки обе дамы забрались следом за носилками в магнитомобиль, и, когда одна из них взяла его за руку, Дольер снова отрубился. В следующий раз пришел в сознание уже в клинике и некоторое время без малейшего удовольствия слушал сдержанный спор врачей, которые решали, кому зашивать пострадавшего, а кому отпаивать успокоительным его нервничающих спутниц. Осознав, что пациент может активно участвовать в решении собственной участи, доктора оживились и предложили ему подписать расписку, от которой Габриэль категорически отказался. Потом последовало краткое единоборство с пулей, завершившееся победой медицины, и отходящий от транквилизаторов мозг лидера Центра летной подготовки опять провалился в спасительное небытие, от которого очнулся уже значительно позже, в больничной палате…
По личному мнению Габриэля, только какое‑то чудо спасло людей, присутствовавших при развязке, и весь ковчег от неминуемой гибели. Надо же было всему "дамскому коллективу" направиться на задержание опасного преступника! Хорошо еще, что девица Фокс хоть Маккинана предупредила — а то технический центр, небось, взлетел бы на воздух вместе с героическими "защитницами" от службы безопасности. И сейчас "Одиннадцать" в лучшем случае дрейфовал бы в открытом космосе без управления и надежды его восстановить. А в худшем — представлял бы собой огромную братскую могилу. Чудовищной силы взрыв мог разметать часть обшивки в клочья. Тогда атмосфера была бы уничтожена в считанные часы. И все потому, что несколько упрямых женщин решили, что могут справиться с ситуацией самостоятельно!
Впрочем, тут же справедливо подумалось Габриэлю, сам‑то тоже хорош! Привлек к сотрудничеству бывшего подчиненного, которого искренне считал своим другом! И добровольно, без сомнений и колебаний, передавал ему информацию, просил о помощи, уши развесил, дурак доверчивый!.. Нет чтобы вломиться к Войцеховской сразу после Большого Совета и потребовать привлечь его к расследованию! Поклонился бы — не переломился! А Железная Микки — молодец: когда прижало, перешагнула через старые обиды… Недаром он еще в бытность ее в своем подчинении считал Войцеховскую одним из наиболее перспективных космопилотов! Еще раз покосившись на нанопластырь, залепляющий бок, Дольер тяжело вздохнул. Сам вляпался — сам теперь и терпи! Еще повезло, что больше пострадавших не оказалось! Паршивец Норте ведь мог подстрелить и эту скандальную Дороти — при мысли об этом у Габриэля до сих пор во рту пересыхало… непонятно, кстати, почему… Хорошо, что все так кончилось!
Его поместили, к несчастью, не в ту клинику, где выздоравливали Бриан Маккинан, Харис Корти и остальные космопилоты летного подразделения номер три, уцелевшие при взрыве в "ДиЭм". В том состоянии, в каком он находился, истекая кровью, выбора особого не было — медслужба направила магнитомобиль в ближайший госпиталь. Поэтому теперь Габриэль отчаянно скучал, несмотря на то, что с ним постоянно кто‑нибудь связывался по коммуникатору. Читать новости и просматривать витранслятор ему уже тоже надоело. Доктора уверяли, что отпустят его на домашнее лечение не раньше, чем через неделю. Да за неделю он тут мебель начнет грызть!
В дверь вежливо постучали.
— Входите! — буркнул Габриэль, все еще борясь с желанием почесать зудящую кожу вокруг раны. — Не заперто!
Сначала в дверном проеме показался букет бордовых роз. Строгие темные цветы прямо, почти с военной выправкой стояли на длинных стеблях, устремившись куда‑то к потолку, словно в парадном построении. Их внушительный вид как‑то даже заставил Дольера внутренне подобраться. Мелькнула мысль, что этот букет ему бы очень понравился. Жаль, что визитер, скорее всего, ошибся палатой. Наверное, не смог разглядеть номер на двери, держа в руках такую охапку колючих цветов! Габриэль определенно не представлял, кто бы мог принести ему нечто подобное.
— Добрый день, — спокойно произнес он. — Это триста вторая палата. Вы, вероятно, ошиблись…
— Вы полагаете? — он узнал голос еще до того, как из‑за букета показалось лицо посетительницы. — Я вообще‑то редко ошибаюсь. Добрый день, господин Дольер! Можно войти?
— М — м-м… Э — э-э… Конечно, пожалуйста, — его растерянность можно было объяснить тем, что Дороти Монтего была последним человеком, на визит которого он бы рассчитывал, валяясь на больничной койке. — Добрый день! Проходите, присаживайтесь…
— Как вы себя чувствуете? — с неожиданным теплом в голосе спросила одна из двух дамочек, которых Габриэль мысленно иначе чем "безголовыми" и не называл.
— Спасибо, хорошо, — ответил он.