Одет Патлява был лучше остальных, на нем была черная кожаная куртка, оранжевый шарф, широкие спортивные шаровары и белые кроссовки. Типичный наряд киевского бандита, бери и сажай его без суда и следствия. Ни один путевый вор так бы не оделся. Даже когда он молчал, он доводил Смыка до тихого бешенства своей привычкой чесаться.

Третьим был Шара. В их компанию его подтянул Патлява. Они на пару шакалили, отбирая мелочь и мобильные телефоны у школьников. Шара тоже был в коже, джинсах и в грязных белых носках, которые виднелись из лакированных туфлей с открытым верхом. Он недавно их снял у заснувшего на лавке пьяного пижона. Следуя бандитской моде, он тоже был наголо обрит, из-за густых черных волос его голова казалась синей.

У него было не по годам преждевременно измятое лицо и дегтярно-черные раскосые глаза, всегда прикрытые складками масленно-оливковых век, лишь изредка из-под них поблескивал острый, как жало, не сулящий ничего хорошего взгляд. К двадцати пяти годам за его спиной было три судимости: за грабеж, распространение и сбыт наркотиков, и квартирные кражи.

Шара давно и плотно сидел на игле. Он и хотел бы, да не мог забыть ту дряхлую, похожую на смерть старуху, которая работала вольнонаемным врачом в ИТК под Винницей, где он отбывал последний срок. Она под расписку поставила его в известность, что он ВИЧ-инфицированный. Свой смертельный недуг он скрывал от всех, в том числе и от подельников.

На зоне Шара «омолодился», наркотики там были дорогим удовольствием, и ему поневоле приходилось обходиться меньшей, а то и никакой, дозой. Игла входила в «шахту» (незаживающую рану у него в паху), как сережка в дырку уха. Другие вены «не фурычили», проросли рубцовой тканью. На дозу он пока «зарабатывал», но наркотики на молекулярном уровне вошли в обмен веществ его организма. И каждая его клетка постоянно требовала увеличивать дозу. И ему ее уже не хватало, как воздуха на тонущей подводной лодке. Он больше остальных торопил Смыка провернуть крупное дело.

Ни на одного из своих подручных Смык положиться не мог, но Шара был самым ненадежный из них. За дозу, он не моргнув, продал бы мать родную. Впрочем, сделать это было бы не просто: его с детства воспитывали в цыганском таборе, и о своей матери он ничего не знал. Шара был весь на изменах, всегда готовый урвать от общей добычи неучтенный кусок. Этой осенью он упорол какой-то косяк, за который его разыскивали родные, местные цыгане и пришлые, бессарабские, и те и другие приговорили поставить его на нож. Смык постоянно ждал от него подлянок, и давно бы от него избавился, но заменить его было не кем. Шара лучше других умел отследить жирного пассажира или отыскать упакованную квартиру, а главное, ‒ ему всегда перло. Смык никогда не встречал более удачливого вора.

– Есть хорошие новости, – прервал затянувшееся молчание Смык.

Двинув словесного коня, Смык надолго умолк. Он понял, что напрасно поспешил осматривать при них травмированную ногу. Его бандиты начали мандражировать и не долго думая, могли разбежаться. Без них, осуществить задуманное было сложно. Поздно включать задний, теперь нужно все отрихтовать.

‒ Во́ как! И, насколько, хорошие?

Льстиво осклабился Патлява, обнажив синие десна. Верхняя губа у него задиралась выше, чем нужно. Остальные, выжидающе смотрели на Смыка, желая понять, как себя вести. Смык помолчал, чтобы смысл его слов дошел до каждого, потом внушительным тоном ответил, тщательно взвешивая каждое слово.

– Куш не меньше, чем ювелирный магазин ломануть. А главное, без никакого риска.

Он не сомневался, что Дина сказала ему правду. Но дело было не в том, что она не лгала. Воровская чуйка подсказывала ему, что впереди его ожидает самый большой в его жизни фарт. Такой фарт, который выпадает одному на миллион. К этому все шло, роковое невезение последних лет и даже сегодняшняя перестрелка, абсолютно все свидетельствовало об этом. Расклад прост, проще не придумаешь. И никакого риска. После того, как в него стреляли на поражение, у него пропало желание рисковать. Охоту на него открыли всерьез, и это золото было как нельзя кстати.

– Я сегодня получил центровую наколку, – заметив, что все заинтересованно слушают, продолжил Смык. – На скорой помощи пашет один лепила, он долечил какого-то деда до того, что тот кони двинул. Но перед этим дед подарил ему карту, на ней нарисовано, где его отец в революцию зарыл рыжье. Отец у этого деда при царе был ювелиром, причем, самым богатым в Киеве, и рыжих цацек там вал. До революции драгметаллы были в бросовой цене, не то, что теперь, – говорил Смык, используя свой, почти магнетический дар убеждения.

– На этого лепилу у меня ничего не было, мне его только показали, а он чуть не ушел. Пришлось за ним гоняться. Вот, походу ногу подвернул. Все обошлось, я его выпас, он ничего не заметил. Теперь у меня на него есть все: кто он, где работает и где живет. Надо узнать, когда он собирается доставать золото. Я выясню у него на работе, какие у него планы, не собирается ли он увольняться или уходить в отпуск. А вы, трое, будете ее пасти. Каждый из вас, по очереди, по восемь часов будет дежурить возле его дома. Сегодня пьем, есть повод, а с завтрашнего дня – ни капли, пока не найдем рыжье. Кто не согласен, пусть говорит сразу и сваливает. Дело верное, кто его завалит, того я завалю. Вопросы есть? – спросил Смык, и обвел своих подручных медленным неприязненным взглядом. Право пахана дать им высказаться, его же слово, будет последним.

Патлява замигал мутными, как грязная вода, шариками глаз, втянул голову в плечи и принялся чесать у себя под коленом. Быстрые глаза Шары двумя кривыми лезвиями сверкнули и спрятались в щелях прищуренных век. Плавно перемещаясь от одного лица с опущенными глазами, к другому, взгляд Смыка наткнулся на Мачулу. Выдвинув вперед массивный, как колено подбородок, он смотрел на Смыка тусклыми, близко посаженными глазами, в них не было и проблесков разума, ничего, кроме тупой злобы.

Но смутить Смыка было непросто, для этого требовался поистине разящий взгляд, а не тухлые гляделки этого ломом подпоясанного качка. Смык понимал, что его власть над этой шлаебенью держится на авторитете. В основе его влияния на них лежит авторитет и сила. Стая уважает только силу, а не логические аргументы. Но одной силы мало, на любую силу найдется сила покруче. Чтобы управлять этой рванью, надо иметь внутреннюю силу, – силу характера. Секрет кроется в продуманной системе устрашения.

– С чем ты не согласен? – оскалив в улыбке два ряда золотых зубов, спросил он у Мачулы.

Тон его вопроса казался благожелательным, но колючий взгляд колол острее ножа. Его неотступные глаза прожигали до затылка. Огромный Мачула под этим взглядом съежился и громко сопя, заворочался на своем ящике, а затем пробурчал:

– Чё за шняга? Магазин мы окучили, все намази. Ну, и… Типа того, заберем бабло и все пучком. Тут на тебе: «верное дело»… ‒ злобно передразнил он, скосив глаза на собутыльников. ‒ От него ж одна морока. Пока с твоей туфтой будем валандаться, то-сё… Магазин, типа того… Накроется. Где твои гарантии?! – выкинув пальцы веером и резко подавшись к Смыку, внезапно вызверился Мачула.

Пристальный взгляд Смыка не изменился, его глаза смотрели холодно и люто, они неотступно буравили Мачулу. «Потолкуем на гнутых пальцах, не впервой», ‒ подумал он.