Кейт то теряла сознание, то вновь возвращалась в реальный мир. Она пыталась зацепиться за каждую мысль, возникавшую в воспаленном мозгу. Ей необходимо сохранить власть хотя бы над собственными мыслями.
— Не закрывай глаза, — низким голосом прорычал он. — Смотри на меня, Кейт. У тебя такие прекрасные глаза. Ты самая красивая женщина из всех, кого я встречал в жизни. Ты это знаешь? Ты знаешь, как я тебя хочу?
Он находился в трансе. Кейт так показалось. Его могучее тело приплясывало, извивалось, дергалось, пока он яростно входил и выходил из нее. Потом он сел и снова стал играть ее грудями. Гладил волосы, лицо. Его прикосновения были все нежнее и нежнее. От этого ей стало только хуже. Чувство глубокого унижения и отчаянного стыда овладело ею. Она его ненавидела.
— Я люблю тебя, Кейт. Люблю так, что не выразить словами. Я никогда не испытывал ничего подобного. Клянусь тебе. Ничего похожего.
Он не собирается ее убивать, поняла Кейт. Оставит в живых. Он будет приходить снова и снова, каждый раз, как только захочет ее. Охваченная невыносимым ужасом, Кейт наконец лишилась чувств. Ее душа умчалась далеко.
Она не слышала, как, нежно целуя ее на прощание в губы, он прошептал:
— Я люблю тебя, милая Кейт. Поверь, мне очень жаль, что все так происходит. Я действительно способен на истинное чувство.
Глава 29
Мне неожиданно позвонила взволнованная студентка юридического факультета из группы Наоми. Она сказала, что ее зовут Флоренс Кемпбелл и ей надо срочно со мной переговорить.
— Мне совершенно необходимо поговорить с вами, доктор Кросс, — заявила она.
Я встретился с ней в кампусе Дьюка, напротив университетского «Центра Брайан». Флоренс оказалась чернокожей девушкой лет двадцати с небольшим. Мы бродили под сенью магнолий между ухоженными готическими учебными корпусами. Ни я, ни она, похоже, не слишком вписывались в окружающий пейзаж.
Флоренс была высокой, нескладной и чудаковатой на первый взгляд. Высокая прическа, как у Нефертити, выглядела довольно странно или, скорее, старомодно. Меня поразило, что до сих пор в глубинке Алабамы или Миссисипи сохранились такие типажи. Флоренс закончила подготовительный курс в университете штата Миссисипи, от которого до Дьюка путь неблизкий.
— Я очень, очень сожалею, доктор Кросс, — сказала она, когда мы уселись на деревянную скамью, сплошь исписанную студенческими откровениями. — Я хочу извиниться перед вами и вашей семьей.
— Извиниться за что, Флоренс? — спросил я в недоумении.
— Я не попыталась встретиться с вами, когда вы вчера приходили сюда. Никто мне толком не сказал, что Наоми похитили. Во всяком случае, полиция Дарема этого не сделала. Просто нагрубили. Они скорее всего и думать не желают, что с Наоми приключилась серьезная беда.
— А почему, как вы считаете? — задал я вопрос, который не давал покоя мне самому. Она внимательно посмотрела мне в глаза.
— Потому что Наоми афроамериканка. Полиция Дарема, ФБР не пекутся о нас так, как о белых женщинах.
— Вы в это верите? — спросил я. Флоренс Кемпбелл захлопала ресницами.
— Это правда, как же я могу в это не верить? Франц Фанон[10] утверждал, что расистские сверхструктуры навечно внедрились в психологию, экономику и культуру нашего общества. В этом я тоже убеждена.
Флоренс была очень серьезной женщиной. Под мышкой она держала сочинение Альберта Мюррея[11]«Разнообразные американцы». Флоренс явно начинала мне нравиться. Пора было узнать, какие секреты Наоми ей известны.