За полчасика Анфиса успела разогреть в микроволновке пиццу-пеперони и запечь яблоки. Но Катя на этот раз от угощения наотрез отказалась. Усадила Анфису и поведала ей о событиях дня.
— Ничего себе дельце! И во всем этом замешана наша Белоснежка-стервоза? — Глаза Анфисы стали круглыми.
— Я бы хотела встретиться с Пеговой, поговорить, — сказала Катя. — Наши, Никита, конечно же, будут ее допрашивать. Но… мне бы хотелось сделать это сейчас, немедленно и… Ну, не знаю. Просто взглянуть на нее в привычной для нее обстановке. С твоей помощью. Мы не могли бы ее сегодня где-нибудь случайно встретить? Если она дома, то, конечно, ничего не выйдет. А вдруг она где-то тусуется? Ну, ты понимаешь, о чем я.
— Так где же я тебе ее найду-то вот так сразу, — хмыкнула Анфиса. — Конечно, есть несколько мест, несколько тусовок, где такие, как она, бывают, и довольно часто. Но вот так сразу чтобы… И вообще, я что тебе — папарацци?
— Ты художник, ты замечательный художник, Анфисочка. Но…
— Ладно, пой, птенчик. — Анфиса нашарила на захламленном столе телефон. — Кого бы озадачить, а? Клубы обзвонить? Сейчас, правда, время детское, всего-то восемь вечера. Если Пегова куда и сорвется, то не раньше десяти-одиннадцати. Ты что, готова всю ночь не спать?
— Готова. И тебе не дам. Одна я ведь туда без тебя не пройду.
— Ты пройдешь одна куда угодно. Но где наша не пропадала? Дружки сердечные нас покинули, — Анфиса вздохнула, наградила себя куском горячей пиццы. — Ну, а мы им носы понатянем — сгоняем в клуб. Ладно, сейчас кому-нибудь звякну.
И она «звякала» битый час — то какому-то Питеру из «Ассошиэйтед Пресс», то Павлику из АПН, то каким-то Лелеку и Болеку, то какой-то Настьке, потом Корине, потом Анжеле, потом Вениамину, потом еще какому-то Гансу фон Зону из «Шпигеля». Катя навострила уши: голос немца был как труба. Язык общения с Анфисой — ломаный английский.
— «Дягилефф» на сегодня аут, — пояснила ей потом Анфиса. — Сегодня не котируется, завтра у них аншлаг, значит, там ее точно сегодня не будет. И, кажется, в «Gogol» тоже. Будем искать.
Наконец она напала на какого-то Тиграна: вынь да положь, найди! И тот обещал перезвонить.
Ждали еще примерно час.
— За что мне эта ваша стерва нравится, — хмыкнула Анфиса. — За то, что она шатенка.
— Шатенка? Ну и что? — Катя сидела как на иголках. За окном давно уже стемнело. А они все еще в мастерской.
— Сейчас век блондинок. Нарастят себе патлы накладные, и все, как одна, косят под русалок-ундин. Все, ну все осветлились сплошняком. — Анфиса покачала головой, увенчанной темными кудряшками. — Мода-с, надо подчиняться веяниям. А Фаина плевать на веяния хотела. И на «Вог» она давно наплевала, хотя там через номер ее фотки дают. Осталась натуральной шатенкой и заставила этот свой имидж долбаков-имиджмейкеров полюбить так, как она сама себя любит.
— Ты Нарциссом ее назвала в прошлый раз.
— Клинический случай нарциссизма. Я фотограф, Катя. Я такие комплексы и заморочки с лета секу. Таким, как она, важно лишь впечатление, которое они производят, отражение, имидж. А все остальное им до лампочки. От остального они устают. Они скучают и хандрят, когда разговоры ведутся на отвлеченные темы. Они помешаны только на себе, на своей внешности, на своих ощущениях. Чувства других их в крайнем случае забавляют, зажигают на какое-то время. Потом они гаснут. А самое ужасное для них не смерть, нет. Старость. Оттого-то такие, как они, в тридцать семь лет снотворные таблетки пузырьками и глотают. Умирать не страшно — вот их девиз. Страшно стареть, увядать.
— Увядать? Как цветы?
Анфиса внимательно глянула на Катю.
— Повтори-ка еще раз, что ты про ту штуку, которую вы из раны вытащили, говорила. Значит, и у этого Фаининого парня было найдено нечто подобное, как и у тех, других?