Генерал-прокурор Сената

Князь Александр Вяземский

вечер 7 июля 1764 года

Александр Алексеевич покосился на генерал-аншефа Василия Суворова, тот сидел с окаменевшим лицом, ни малейшей гримасы, даже глаза, казалось, перестали жить. А потом перевел взгляд на императрицу — та с побледневшим лицом читала оскорбительное послание Иоанна Антоновича, листок бумаги чуть дрожал в тонкой женской руке.

В тягостном молчании прошло не меньше четверти часа, когда императрица положила письмо обратно на стол, аккуратно сложив бумагу. Не показывая на своем лице эмоций, а ведь в душе не могли бушевать гнев и ярость, вот только глаза нехорошо прищурились, совершенно спокойным голосом спросила, повернувшись к генералу Суворову:

— Василий Иванович, это действительно так серьезно? Да, он засел в Шлиссельбургской фортеции, но ведь кроме гвардии, что туда отправилась, есть Санкт-Петербургская дивизия князя Александра Михайловича, а также Эстляндская дивизия генерала…

— Государыня, — Суворов наклонил голову, но заговорил резковато. — Дивизию князя Голицына, вернейшего и преданного вам друга, отправлять не следует — нам не стоит таким образом усиливать армию Иоанна Антоновича. Там и так большое дезертирство среди Петербургского пехотного полка, сбежали целым эскадроном ингерманландские драгуны — в любой момент может возникнуть неустройство великое!

— А как в столице нашей?

— Многие коллегианты сочли себя «больными», как и господа сенаторы. Город заполонили злонамеренные слухи, везде идут пустопорожние разговоры, читают «подметные письма» и манифесты императора Иоанна Антоновича, который обещает разные милости. Я уже не могу в полной мере доверять чинам Тайной экспедиции, везде царит измена, многие выражают свои симпатии молодому царю. Простите меня, ваше величество — но сложившееся междуцарствие не может долго продлиться, счет пошел на считанные дни — до вечера завтра, или полудня послезавтра!

Произнеся слова, Суворов нахмурился — однако было видно, что генерал отчаянно размышляет, пытаясь найти спасительное решение. Тишину нарушила Екатерина Алексеевна:

— Что вы мне можете предложить, господа, в такой ситуации? Если доверие пропадает ко многим! Если кругом изменники под маской друзей, и друзья, ставшие изменниками!

Слова, сказанные спокойным тоном, хлестанули кнутом, и Александр Алексеевич поморщился. Затем решившись, он заговорил своим привычным тоном, терять уже было нечего:

— Ваше величество, я вижу ровно три пути развития событий. Иоанн Антонович сейчас находится в Шлиссельбурге, который осаждает гвардия под начальством Петра Панина. В последнем донесении, что я получил перед тем, как приехать к вам на доклад, писалось, что начат обстрел ломовыми орудиями самой слабой куртины, что была наспех восстановлена после штурма 1704 года. Огневых припасов вполне достаточно, чтобы уже завтра к вечеру обрушить ее. Еще там сообщалось, что форштадт полностью выгорел, а к Шлиссельбургу ушла яхта «Ораниенбаум», ее команда с капитаном изменила вашему величеству.

— Александр Алексеевич, даже если стена рухнет и появится пролом, что помешает Иоанну Антоновичу покинуть крепость? Если у него бот и яхта под рукою, да еще где-то на Ладоге галера?!

— Скампавея, государыня, ушла в Кексгольм, это второе плавание туда — гребцам настоятельно нужен отдых. Однако суда днем подойти к Шлиссельбургу не могут — постоянно идет обстрел с наших батарей, и они будут потоплены. Если Иоанн Антонович покинет крепость ночью, в туман, что наползает в это время, то это будет второй вариант, наиболее опасный для вас. Но я говорил о первом, спасительном, как для вас, государыня, так и для всех нас, ваших конфидентов.

— И что ему помешает, князь, отплыть этой ночью, если на озере господствуют мятежники?

— Граф Алексей Орлов решил посадить две роты преображенцев на баркасы и лодки, и атаковать в полночь вражеские суда у северного берега Невы, взяв их на абордаж. После чего заставить команды служить вам, при необходимости учинив децимацию. Под покровом ночи и тумана, поставить орудия на северный шанец, и взять крепость в два огня. А сам Шлиссельбург по приказу генерал-аншефа Петра Панина будет обстреливаться всю ночь, дабы не дать возможности бежать из него мятежникам, или сильно затруднить оную попытку к бегству.

Генерал-прокурор Вяземский остановился, вздохнул, прекрасно понимая, что слова, которые он сейчас произнесет, станут для него приговором к четвертованию, если победит Иоанн Антонович.

— Завтра можно пообещать гвардейцам все, если царь останется в крепости перед штурмом. А в ходе приступа может случиться всякое — но Иоанн Антонович должен быть убит! Тогда его войско под началом фельдмаршала Миниха сложит оружие и запросит пощады. Это единственная возможность сохранить власть вашего величества.

Вяземский остановился и внимательно посмотрел на императрицу — Екатерина Алексеевна задумалась. Он всегда отдавал должное ее острому и отточенному уму — и прекрасно понимал, что предложенный им вариант очень уязвим, слишком много там разных допущений, от которых зависит возможный успех.