– Какого черта вы здесь делаете? – воскликнул он изумленно.
Однако визави остался невозмутимым.
– Полагаю, жду возможности представиться. Меня зовут Сергиус Константин. Стоит ли говорить, что Груня сумела удивить нас обоих?
– И в то же время остаетесь Иваном Драгомиловым?
– Только не в этом доме.
– Ничего не понимаю. Вы рассказывали о дочери, а Груня называет вас дядей.
– Она и есть моя дочь, хотя считает себя племянницей. История долгая, но после обеда, когда останемся вдвоем, постараюсь кратко изложить суть. А сейчас позвольте сообщить, что считаю совпадение прекрасным и символичным. В высшей степени символичным. Вы, кого я избрал в качестве опекуна дочери, внезапно оказались ее… возлюбленным. Я прав?
– Не знаю… честное слово, не знаю, что сказать, – растерянно пробормотал потрясенный неожиданной развязкой гость.
– Я прав? – настойчиво повторил Драгомилов.
– Да, правы, – наконец последовал ответ. – Я действительно люблю вашу дочь. Люблю Груню. Но знает ли она… вас?
– Только как своего доброго дядюшку Сергиуса Константина, руководителя импортной компании, которая носит его имя. Вот она идет. Как я уже упомянул, согласен с вами в предпочтении Тургенева Толстому. Но при этом, разумеется, ничуть не умаляю мощи Толстого как мыслителя. Однако его философия отвратительна всякому, кто верит в… Ах, вот наконец и ты, милая.
– Уже познакомились! – обиженно проворчала Груня. – А я-то надеялась присутствовать при знаменательной встрече! – Она укоризненно посмотрела на гостя, а мистер Константин обнял ее за талию. – Почему не предупредил, что так быстро одеваешься к обеду?
Она подала Уинтеру свободную руку.
– Так пойдемте же скорее за стол.
Вот такой необычной процессией все трое проследовали в столовую.
За обедом гость то и дело подавлял желание ущипнуть себя, чтобы очнуться от невероятной реальности, в которую неожиданно угодил. Ситуация действительно выглядела чересчур гротескной, чтобы оказаться правдивой. Возлюбленная Груня то улыбалась, то возражала отцу, считая его дядей и даже не подозревая, что именно он организовал и возглавил страшное бюро. Сам же Холл, которому Груня отвечала взаимностью, принимал участие в дружеском подшучивании над тем самым человеком, которому недавно заплатил пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы его убили. И, наконец, Драгомилов: невозмутимый, довольный, благосклонно позволяющий себя дразнить, наконец-то утративший обычную холодность манер и разделивший общее уютное веселье.
После обеда Груня долго играла на рояле и пела, пока, ожидая некоего посетителя и желая поговорить с Холлом наедине, Драгомилов не отправил ее восвояси, с отцовской насмешливой снисходительностью заявив, что детям ее возраста пора спать. Изящно поклонившись на прощание, Груня удалилась, и из коридора донесся ее счастливый смех. Драгомилов встал, плотно закрыл дверь и вернулся в кресло.
– Итак? – поторопил Уинтер.
– Во время русско-турецкой войны мой отец осуществлял крупный подряд на снабжение армии. Его звали… впрочем, неважно, как его звали. Отец сколотил состояние в шестьдесят миллионов рублей, которое я унаследовал как единственный сын. В университете увлекся радикальными идеями и вступил в организацию «Молодая Россия». Как и следовало ожидать, кучка утопистов-мечтателей с треском провалилась. Я несколько раз попадал в тюрьму. Моя жена и ее родной брат – Сергиус Константин – почти одновременно умерли от оспы. Это произошло в моем поместье. Наш последний заговор был раскрыт, и на этот раз мне грозила ссылка в Сибирь. Выкрутиться удалось благодаря небольшой хитрости: шурина – ярого консерватора – похоронили под моим именем, а я принял его имя и стал Сергиусом Константином. В то время Груня была еще младенцем. Мне без труда удалось выехать из страны, хотя вся недвижимость осталась в руках властей. Здесь, в Нью-Йорке, где русских шпионов значительно больше, чем кажется непосвященному, я продолжал поддерживать легенду своего имени и сумел достичь успеха в делах. Однажды даже съездил в Россию – разумеется, под видом шурина, – чтобы распродать его имущество. Однако игра затянулась. Груня знала меня только как дядю, а потому я и остался для нее дядей. Вот, собственно, и все.
– А что насчет Бюро заказных убийств? – спросил Уинтер.