Де Ружен заметил, что за этим разговором Павла с дворецким внимательно наблюдали два человека: Панин и Безбородко. А понаблюдав, переглянулись. Между тем хозяин Летнего дворца вдруг зевнул и произнес:

– Извините, дамы и господа, но что-то сегодня меня в сон потянуло. Я надеюсь, что вы можете продолжить беседу и без меня.

– Нет, ваше высочество, без вас разговор совершенно не клеится, – ответил на это граф Строганов. – Время и правда позднее, мы засиделись, утомили ваше высочество. Пора и честь знать.

Остальные гости тоже встали и начали прощаться. Быстрее всех это сделал шевалье де Ружен: он первым покинул обеденный зал.

Однако, пройдя через анфиладу комнат второго этажа, француз затем повел себя необычно. Оглянувшись по сторонам и определив, что за ним никто не наблюдает, он вдруг резко свернул в сторону и, приоткрыв дверь, скользнул в зал для малых приемов – так называемый Китайский. Этот зал, расписанный в китайском стиле и уставленный дорогими вазами, привезенными с Востока, редко использовался, вот и сейчас он был пуст и темен. Однако француза темнота, как видно, не пугала. Он плотно закрыл дверь, после чего отошел в угол и стал раздеваться. Стянул нарядный камзол, атласные штаны, сбросил туфли, снял парик – и тут обнаружилось, что под верхней одеждой на французском дворянине надето не дорогое белье, а почему-то обтягивающий тело наряд черного цвета, и на ногах у него такие же черные чулки. Но и этой черноты странному французу показалось мало: он извлек из потайного кармана маску, натянул ее на лицо. И теперь полностью слился с темнотой.

В это же самое время внизу, в гардеробной, слуга, приехавший с де Руженом и все время дремавший в углу – щуплый белокурый юноша, – вдруг встрепенулся и, встав, прислушался к звукам, доносившимся со второго этажа. После чего взял с вешалки пелерину хозяина, а из стойки – его трость, вышел из дворца и крикнул карету. Тут же подкатила карета француза. На козлах сидел кучер в ливрее – среднего роста дядька с казацкой, даже разбойничьей внешностью. Слуга вскочил в карету, кучер, ни о чем не спрашивая, тронул вожжи, и карета поехала в сторону Мойки. Правда, отъехала недалеко – лишь за ограду парка выехала и встала. Кучер привязал поводья к дереву, после чего они оба – и кучер, и слуга – вернулись в парк и двинулись в обход дворца.

А в это время наверху, в Китайском зале, таинственный француз, закончивший менять облачение, подошел к одному из зеркал, в которых в зале не было недостатка. Вглядевшись в свое изображение, странный дворянин убедился, что ни одно пятнышко его не выдает, приоткрыл дверь и выскользнул в коридор. Как раз в это время по нему проходили двое слуг. Но человек, одетый в черное, ничуть не растерявшись, вжался в угол, и слуги прошли мимо, не заметив его. Оглядевшись, черный человек двинулся в сторону, где находился кабинет цесаревича.

По дороге он еще дважды встречал людей – и оба раза так же благополучно прятался. Наконец он достиг дверей кабинета. Приложив ухо к дверной щели, лазутчик услышал доносившиеся оттуда звуки нескольких голосов. Он осторожно нажал на ручку, и дверь приоткрылась. Заглянув через щель в зал, определил, что люди в кабинете сидят прямо напротив двери и проскользнуть внутрь незаметно невозможно. А разобрать, о чем именно говорят, не удавалось. Тогда он оглядел коридор – не идет ли кто – и стал ждать.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и минуты, как из кабинета донесся звон оконного стекла, в которое ударил пущенный из парка чьей-то рукой камень. Люди в кабинете вскочили и подошли к окну. Этого лазутчику и надо было: он тут же бесшумно скользнул внутрь и притаился за книжным шкафом. Между тем люди в кабинете, выглянув наружу и никого не заметив, дружно пожали плечами и вернулись в свои кресла.

– Наверное, это мальчишки, дворовые дети, – сказал хозяин кабинета. – Просто шалость, хотя и предерзкая. Надо будет сказать управляющему, чтобы провел дознание и выяснил, кто этот шалун.

– Ладно, оставьте это, ваше высочество, – заметил сидевший рядом с Павлом гость. Это был дипломат Никита Панин. – У нас есть предметы важнее, чем треснувшее стекло.

– Да, Никита Иваныч прав, – согласился еще один участник беседы, статс-секретарь Безбородко. – Решение надо принять сегодня, завтра может быть уже поздно.

– Вашему высочеству надо решиться, – заговорил четвертый участник беседы. Его лицо выступило из тени, и лазутчик, притаившийся за шкафом, наконец узнал его. Это был брат Никиты, генерал-аншеф Петр Иванович Панин. – Да, решиться! Будете ли вы столь же смелы, как ваша мать, осмелитесь ли выступить во главе преданных войск, чтобы вернуть власть, принадлежащую вам по праву, – или так и будете прозябать в забвении?

– Решиться, вы говорите?! – в раздражении воскликнул Павел. Не в силах сидеть на месте, он вскочил и забегал по кабинету. – Поставить все на карту? Рисковать жизнью, чтобы, в случае неудачи, гнусный выскочка Потемкин удавил меня в темнице, как Алексей Орлов удавил моего отца? Или чтобы меня закололи штыками, как несчастного Ивана Антоновича? Этого вы хотите?

– Вы же знаете, ваше высочество, что мы хотим другого, – ответил Петр Панин. Было заметно, что среди троих гостей цесаревича он самый главный. – Мы хотим, чтобы вы заняли место на троне, принадлежащее вам по закону.

– Место, говоришь? Выступить во главе преданных войск? А много ли их, этих преданных?

– Вашей матери, чтобы совершить переворот, много и не потребовалось, – заметил Никита Панин, – хватило одного Преображенского полка.

– Я знаю, можешь не напоминать. Ну, а у вас есть этот полк?

Заговорщики переглянулись.

– Ну, целого полка нет, – после некоторой паузы признался Петр Панин. – Твердо можно ручаться за одну роту «преображенцев» и одну роту «семеновцев» да еще за одну армейскую роту. Кроме того, на стороне вашего высочества имеется целая армия…