— Не волнуйся, эти парни не попросят ни копейки, — Димон вздохнул. — Они погибли. А Костян один парится на зоне, потому что не назвал моего имени ни на предварительном следствии, ни в суде.
Ленка снова опустилась на диван. Энергия, бурлившая в ней, выдохлась как вчерашнее шампанское.
— Ты не передумаешь? — тихо спросила она.
— Это вопрос решенный. Кот получит половину бизнеса. Он будет здесь через четыре дня. Придет к нам в дом, и ты встретишь его, как полагается. Как самого дорогого гостя. Поняла?
— Поняла, — кивнула Ленка. — Хотя ни черта я не поняла.
— Может быть, тебе не надо всего понимать, — сказал Димон. — А теперь на боковую. Или я засну прямо тут, за столом.
Глава десятая
Кум проторчал в своем кабинете до позднего вечера, разгадывая очередной шахматный этюд. Сегодня дело пошло веселее, чем в прошлый раз, Чугур уверено переставлял фигуры, быстро разгадав задумку автора задачки. Он поставил черным мат в шесть ходов, положил на бок ферзя и прошелся по комнате, чувствуя странный, ни с чем не сравнимый зуд в кулаках. Так всегда случалось, когда Чугуру предстояло разломать чью-нибудь морду, покалечить провинившегося зэка.
Снизу уже дважды звонил лейтенант Сашка Рябинин. Докладывал, что Николай Шубин доставлен в козлодерку и ждет. Кум отвечал, что пока очень занят, но обязательно спустится вниз, как только освободиться. Он хорошо знал, что страх боли, страх мучений действует на человеческую психику сильнее, чем сама боль и физические страдания. Наверняка Шубин уже обмочил кальсоны, от страха он пребывает в полуобморочном состоянии. Кум выкурил сигарету, выглянул в окно: зона спала. Лишь на вышке мерцал прожектор, и площадку возле клуба освещала одинокая лампочка.
Кум запер кабинет, энергичным шагом прошелся по коридору, сбежал по ступенькам в подвал. Лейтенанта Сашки Рябинина на месте, за письменным столом под лестницей, не оказалось. Пахло свежей эмалью и сыростью, ремонт уже начался.
Из подвальных помещений вытащили всю мебель, днем здесь работали маляры из зэков. Кум прошел до середины коридора, распахнув полуоткрытую дверь, переступил порог козлодерки. Двое контролеров, устроились за столиком у стены, дожидаясь Чугура, забивали козла. Лейтенант Рябинин, оседлав единственный стул, листал книжку с засаленными страницами. При появлении начальства два прапора-контролера и лейтенант повскакивали со своих мест, но Чугур только рукой махнул.
— Вольно. Сидеть.
Заключенный Шубин, раздетый до кальсон, стоял на коленях. Руки связаны за спиной. Он уставился в бетонный пол, потому что был приказ головы не поднимать и по сторонам не смотреть. За его спиной стена и высокое окошко, забранное решеткой, радиатор отопления.
Чугур взял Шубина за подбородок, приподнял его голову и заглянул в глаза, испуганные и темные, как зимний омут. Парня била мелкая дрожь.
— Ну, что, скучаешь? — доброжелательным тоном спросил кум. — Сейчас мы тебя развеселим.
Шубин, ожидая какого-то подвоха, удара по лицу или пинка ногой, не ответил. Только вжал голову в плечи и закрыл глаза.
— Ты правильно тогда заметил, — продолжил кум. — На зоне всякое может случиться. Загадаешь, что завтра на волю выходить. А на самом деле…
Он не договорил, мол, понимай, как хочешь, что там на самом деле. А про себя додумал мысль. Вместо Шубина на свободу выйдет полный придурок поджигатель сельского клуба Сергей Телепнев, этот кадр даже не отличает воли от тюрьмы. А Кольке выпадает паршивая карта, выпадает ему здесь остаться навсегда. Сам накаркал. Шубин, словно угадав ход мыслей кума, жалобно всхлипнул, кажется, он был готов разрыдаться.
Еще вечером Чугур строго предупредил контролеров, чтобы те парня пальцем не тронули. Следует лишь связать руки за спиной, браслеты не надевать, а именно связать веревкой, желательно толстой. Если пользоваться наручниками, то Шубин, когда его станут поднимать вверх за руки, может сломать предплечья, разорвать сухожилия. Наступит болевой шок, а там до смерти шаг останется. Парень должен находился в сознании и твердой памяти. Он должен все видеть и понимать, что происходит.
Но контролеры, как всегда, перестарались. Под глазом Шубина расплылся водянистый синяк, на скулах и подбородке ссадины. Сломанный нос распух, свернулся на сторону и теперь напоминал перезрелую сливу, раздавленную сапогом.