— Что у вас с лицом?
— Да вот… Ну, это долгая история.
— Кто же вас так обработал? С женой поцапались?
— Да вот обработали какие-то молодцы, — ответил дядя Миша. — Что б им пусто было. А жены у меня нету.
— Нету жены? — Марина сделала большие глаза, будто эта новость поразила ее в самое сердце. — А где же она? Уехала?
— Она умерла несколько лет назад.
— Ой, простите, — Марина уже во всех деталях рассмотрела Шубина, ей стало скучно и неинтересно продолжать разговор. — Постников еще не приехал. Вы посидите в коридоре, на стульчике. Дать газетку?
— Спасибо, но я буквы с трудом разбираю. Левый глаз что-то плохо видит. После той обработки.
Он вышел в пустой коридор, но не успел приземлиться на стул, как появился молодой мужчина в светлых штанах и клетчатой рубашке навыпуск. Постников, он же Постный, подошел к дяде Мише, тряхнул его руку и поманил за собой, но не в служебный кабинет, а другую комнату в самом конце коридора. Закрыв дверь, усадил дядю посетителя на стул и спросил про здоровье, хотя этот вопрос оказался лишним. Все и так понятно: кажется, по физиономии Шубина прошла танковая дивизия, полк солдат и полевая кухня.
Постников уселся за конторский стол у окна, задрал ноги на подоконник и, расстегнув «молнию» барсетки, вытащил толстую записную книжку.
— Я знаю тех парней, которые на тебя наехали, — сказал он. — Это пацаны Толи Гребня. Короче, серьезные парни. Очень серьезные. У меня с ними проблемы.
— Говорят, он еще на зоне, — вставил слово дядя Миша. — Вроде как сидит.
Бригаду беспредельщика Гребня, по слухам, давно разгромили. Пацанов его отстреляли, а бригадира запрятали в тьму таракань, на далекую зону. Уж года два, как об этом парне ничего не слышно. И вот на тебе, нарисовался. И первым делом наехал на закусочную «Ветерок» Шубина.
— Говорят, что он не скоро вернется.
— А ты больше слушай, что там говорят, — процедил сквозь зубы Постников. — Я тебе отвечаю, что он здесь. И уже собрал новую команду. Скажи спасибо, что дело кончилось парой синяков. Тебя могли запросто замочить в закусочной. Фарш сделать и котлет налепить.
Сказать «спасибо» было некому и не за что, поэтому Шубин промолчал. Четвертый год он ежемесячно платил Постному деньги за то, что тот позволял работать на трассе и якобы обеспечивал защиту бизнеса. Местечковый авторитет Постный окучивал всех здешних предпринимателей, собирал деньги и организовывал наезды на тех, кто не хотел платить по его счетам. Кроме того, у Постного был свой легальный бизнес. Пара крупных магазинов в городе, несколько торговых точек на трассе, пакет акций асфальтового заводика и автосервис «Горизонт», где авторитет разместил свою штаб-квартиру.
Дядя Миша ехал сюда, чтобы в самой деликатной форме высказать Постному свои претензии: раз хозяин «Ветерка» платит за свою защиту, а взамен получает зуботычины и пинки от залетных ухарей, то получается, что никакой защиты нет. Значит, и платить не за что. Конечно, о том, что он перестает отстегивать бабки, Шубин заикнуться не смел. Но можно поговорить о другом. Дядя Миша просрочил выплаты, он только закончил ремонт закусочной, поменял кровлю, сделал подвесной потолок, купил кое-что для кухни. Короче, капитально вложился. Но теперь с учетом набежавших процентов он должен Постному четыре тысячи долларов. Шубин вправе попросить об отсрочке по выплатам долга. Если Постный даст ему передых хотя бы месяца в два, можно будет перекрутиться.
— Я понес убытки, — начал дядя Миша. — Мало того, что меня расписали, чуть насмерть не убили. Черт с ним, у меня шкура дубленая. Потерплю. Так они повара огнетушителем так огрели, что Рифату в больнице семь швов наложили. Он отказывается работать, грозится уйти. Рифат боится, что в следующий раз его убьют, тогда дети останутся сиротами. Кто их будет поднимать? Он хороший повар. Пришлось прибавить ему зарплату…
— Ладно, не гони порожняк, — махнул рукой Постный. — Семь швов. Дети. Подумаешь, какое дело. У меня намечается большая война с Гребнем. Он претендует на мою территорию. И настроен очень серьезно. Теперь конфликта не избежать. А где война, там и жертвы. Понимаешь?
— Понимаю, — кивнул дядя Миша. С этим утверждением трудно спорить. — Чего тут не понять.