Не считая того первого утра в саду дедушки, когда мы сидели на нижних ветках яблони, беззаботно болтали и рассказывали о себе, мы проводим большую часть времени в местном парке. Закутываемся в парки (моя – суперновая и мешковатая, его – поношенная и мала ему) и катаемся на великах (мой – блестящий и яркий, его – с отломанной ручкой, покрытый ржавчиной). Я ничего не говорю и не спрашиваю, потому что не хочу его смущать.

В парке мы говорим о фильмах, музыке и книгах. Джейк ненавидит школу, потому что, по его словам, не силен в учебе, но любит читать по ночам, когда родители думают, что он спит, – книжки он берет в школьной библиотеке. Конечно, ему тоже пришлось поменять школу. Из сочувствия я даю ему почитать одну из книжек о Гарри Поттере, при условии, что он вернет ее в пятницу, когда нам надо будет уезжать.

От холода белые облачка пара окутывают наши лица, пока мы сидим на качелях и болтаем, обхватив руками ледяные цепи. Дрожь нам уже нипочем. Два дня Джейк ведет себя тише, чем обычно, не хочет разговаривать и временами хмурится, но не говорит почему, поэтому я приношу свой скетчбук и часами рисую в деревянном «домике Венди», в котором обычно играют самые маленькие. Сейчас здесь никого нет, кроме нас, из-за зимнего мороза.

В перчатках без пальцев, чтобы можно было рисовать, я делю с ним сэндвич и горячий шоколад из термоса, пока он следит за моей левой рукой, летающей по страницам. Кажется, он не против молчать, пока я рисую, и просто рад убраться из дома. Каждый раз после полудня, когда наше время подходит к концу, его охватывает странное напряжение. Плечи сутулятся, на лице появляется суровое выражение, и он становится еще тише. К четвергу мне кажется, что мы уже достаточно хорошо знакомы, чтобы я начала беспокоиться о нем.

– У тебя дома все в порядке? – нерешительно спрашиваю я, наклоняясь к нему.

– Все нормально, – рявкает он, отворачиваясь.

Он не разговаривает со мной целый час, поэтому я больше ни о чем не спрашиваю.

Хотя и выяснилось, что Джейк почти на два года старше меня, с ним я никогда не чувствую себя глупой или маленькой. Он спрашивает про мои рисунки, откуда я беру идеи и почему мне так нравится рисовать, и говорит, что мои картины действительно красивые. Я рассказываю ему, как мама ушла от нас, и кручу браслет на запястье; иногда, когда мы разговариваем, Джейк щелкает пальцем по шарму с сердечком, и тот раскачивается, как маятник. Утром в день моего отъезда в парке у меня начинается паника, когда мне кажется, что я его потеряла: я лихорадочно ищу браслет на запястье, в карманах, на земле вокруг, но не могу найти. Джейк меня успокаивает, засовывает руку в рукав моего пальто и медленно вытягивает браслет из складок, в которых тот застрял. В порыве благодарности я хочу обнять его, но он отшатывается. Мне становится неловко, и я убираю руки.

Когда приходит время уезжать, мне грустно прощаться с Джейком, и я понимаю, что буду скучать. С ним так легко разговаривать, и мысль о том, что он останется здесь, наполняет мое сердце печалью.

– Эта неделя была такой хорошей, – говорю я, пока мы стоим друг напротив друга возле загруженного папиного фургона. В горле комок. Я оставляю все, что знаю, здесь и отправляюсь в неизведанное. – Спасибо.

Джейк кивает и засовывает руки в карманы. Его глаза странного цвета – один зеленый, другой карий – очень мрачные, а шрам, разрезающий губу, еще бледнее сегодня, особенно выделяясь на фоне его растрепанных густых черных волос.

Я собираюсь с духом спросить, можем ли мы продолжить общаться, но тут Джейк делает шаг назад, а за моей спиной папа открывает дверь. С дедушкой Рэем мы уже попрощались в доме – он сказал, что ему лучше не выходить. Я знаю, как трудно ему выражать свои эмоции.

– Давай, милая, – торопит папа, – нам пора ехать. У нас впереди несколько часов дороги, а еще нужно будет распаковывать вещи.

– Хорошо, извини, – мямлю я, все еще не спуская глаз с Джейка. Я жду, что он скажет что-нибудь, но он сегодня снова в молчаливом настроении. – Что ж, тогда пока.

– Пока, – отвечает он и отходит.

Отвернувшись, я залезаю в фургон. Пристегиваю ремень, опускаю стекло на дверце и смотрю на него – вдруг он все же захочет что-то сказать; но его губы вытянуты в прямую линию, а глаза пусты. Словно я уже уехала.

Когда папа заводит машину и снимает ее с ручника, я поднимаю руку, чтобы помахать Джейку. И вдруг он быстро кидается вперед и ударяет по двери. Папа резко давит на тормоза.

– Что? – У меня перехватывает дыхание.

– У меня осталась твоя книжка! – говорит он с беспокойством. Я улыбаюсь.

– Она тебе нравится. Дочитывай, потом отдашь дедушке Рэю. Я заберу, когда в следующий раз приеду, – киваю я. – Может, увидимся тогда? – спрашиваю быстро, почти не дыша.